Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Даниэль разложил вынутые им бумаги. Его внимание привлек документ, сохранившийся на удивление хорошо. Он не знал идиша, но в документе многое было написано на иврите: это оказалось свидетельство об обучении в Вильне. Казалось невероятным, что всего восемьдесят лет назад этот Северный Иерусалим находился в нескольких сотнях километров от Хельсинки. Теперь от той довоенной иудейской жизни не осталось ничего, кроме памятников, музеев и бесчисленных дверных косяков, на которых при внимательном рассмотрении можно было иногда заметить следы мезузы.

Даниэль складывал бумаги, когда перед его глазами промелькнуло слово «Кетер», Корона. Он прочитал всю фразу, и по телу побежали мурашки. Как же он не додумался раньше!

Предложение было выписано красивой дугой по верхнему краю листа. Это был диплом: « Он выбрал Корону Торы ».

Даниэль возвращался к воротам через двор общинного центра, и сердце его теперь билось чаще, чем когда он пришел сюда. Минтцберг по-прежнему разговаривал с охранником. Даниэль постучал в дверь.

— А как вы поняли, что в архив кто-то забирался?

— Дверь была приоткрыта, и внутри горел свет. Дежурный заметил это во время обычного обхода. Ключи от архива есть только у архивариуса и у нас двоих, причем никто из нас туда не заходил, — сказал Минтцберг.

Ответ удивил Даниэля. Было странно, что вор оставил открытой дверь и не выключил за собой свет — ведь если бы не этот просчет, никто и не заметил бы кражи. Даниэль хотел еще спросить, не появлялись ли в синагоге в последние несколько недель иностранные ортодоксальные иудеи, но тут ему в голову пришла другая мысль.

— И что было потом? — спросил он, повернувшись к охраннику.

Вопрос, кажется, не смутил охранника.

Может быть, дело было в том, что его начальник Минтцберг уже несколько успокоился. Привратник вздохнул и задумался:

— Потом… я осмотрел помещение архива и закрыл его. Вернулся в будку, позвонил Минтцбергу и стал ждать. Как раз закончились уроки в школе, и ученики выходили из ворот.

— А кроме них из ворот кто-то выходил?

— Потом какое-то время — никто. Позже прошел раввин Клугман и братья Альтер, которые ходили в библиотеку. Потом — учителя из школы, и наконец после них — повара. К половине пятого, то есть час назад, в центре уже никого не было.

Даниэль перебирал в голове различные варианты произошедшего. Должна быть какая-то причина, по которой вор оставил горящим свет и не закрыл дверь. Маловероятно, что похититель хотел привлечь внимание к краже. Может, вор вышел в коридор или куда-то еще с тем, чтобы сразу вернуться, но в этот момент к двери подошел охранник? Рядом находились библиотека общины и кладовки. Другой вариант — вор еще находился в архиве, когда услышал приближение охранника. Срочно покидая хранилище, он не успел погасить свет. Дверь оставил открытой, чтобы она не хлопнула при закрывании. Вор переждал в каком-то другом помещении, располагавшемся дальше по коридору, и прошел к выходу, пока охранник находился внутри архива. В этом случае вор мог выйти через ворота, не привлекая внимания, — для того чтобы открыть их изнутри, не требовалось помощи дежурного.

— А не приходил ли кто-нибудь еще раньше днем, кого вы не видели выходящим из ворот? — небрежно поинтересовался Даниэль.

Минтцберг поспешил ответить раньше охранника, что выдало его волнение.

— Мы именно это и обсуждали. Дежурный не помнит точно. Тут каждый день проходит много людей. В любом случае понятно, что в ворота не мог войти никто подозрительный.

— Понятно. Жаль, что ничем не смог помочь. Будем надеяться, что все разъяснится и в архиве не пропало ничего ценного. Да, если надумаете обратиться в полицию, можете позвонить по этому номеру, — сказал Даниэль, протягивая Минтцбергу карточку Аско. Затем он повернулся и вышел из ворот на Малминкату.

Уже смеркалось, когда констебль направился от Свято-Троицкой церкви к дому госпожи Аскен. Он чувствовал голод, поскольку во рту у него не было ни крошки с самого утра, да и завтрак состоял всего лишь из двойного эспрессо в кабинете Маркканена. После этого ему некогда было даже подумать о еде, да и разговор со старой дамой Аско спланировать не успел.

Хозяйка была дома и впустила Аско.

— Ну как, шарф теплый? — спросила она, терпеливо ожидая в прихожей, пока он снимал верхнюю одежду.

На шее у Аско был связанный госпожой Аскен шарф. Он улыбнулся и прошел в комнату.

— Пожалуйста, садитесь, где вам удобнее. Только вот почему вы такой бледный? Наверняка голодный. Хотите сэндвич? — спросила дама, но не стала ждать ответа, а скрылась на кухне.

Гость уже собирался сесть на тот же стул, что и в прошлый раз, но передумал и устроился на плюшевой софе. Он откинул голову на изогнутую спинку, на минуту прикрыл глаза, и перед ним пронесся вихрь каких-то видений, быстро сменяющих друг друга. Аско понял, что если останется сидеть, то уснет. Поэтому он встал и принялся обходить гостиную. В квартире было так много больших окон, что настроение в ней зависело от того, было ли за окном светло или темно. Сейчас, в темноте, все казалось другим, чем в его прошлый визит. Тогда он уходил, когда сумерки только начинали сгущаться. Теперь же в гостиной горело несколько неярких торшеров. Света от них было ровно столько, чтобы можно было едва различать черты мрачных людей, смотревших с картин. Полотна на этот раз казались гораздо более реалистичными, и у Аско возникло ощущение, что его окружают люди, жившие сто лет назад. Некоторые из них смотрели на него с грустью, другие повернулись к нему спиной. Он подумал о том, в каком веке им выпало жить. Куда ни кинь взгляд, по всей Европе это был век страданий и смертей. Поэтому персонажи на картинах, казалось, одновременно излучают тепло и силу духа. Под их взглядами становилось не по себе. Если уж эти трудолюбивые, практичные, связанные крепкими семейными узами люди оставили после себя столько разрушений, то что может оставить его поколение, не имеющее корней?

В это время госпожа Аскен вернулась из кухни с деревянным подносом. На нем были толстый сэндвич и стакан воды.

— Дорогой констебль, садитесь, — сказала дама и поставила поднос на низкий столик у софы.

Она повернулась, открыла один из старинных деревянных шкафчиков со стеклянными дверцами, достала оттуда бутылку коньяка, бокал и налила в него немного жидкости, которая по цвету почти не отличалась от шкафчика.

— Это разгонит кровь. Молодому человеку не пристало быть таким бледным.

Дама поставила бокал на поднос и опять куда-то вышла. Аско сел на софу, с удовольствием откусил от сэндвича, выпил воды и пригубил коньяк.

Он думал о том, как сформулировать свой вопрос. «Уверен, вы точно знаете, кто до последнего времени пользовался квартирой на Коркеавуоренкату». Нет, с этой дамой надо разговаривать как можно мягче. Может быть, так: «Ваша квартира на Коркеавуоренкату имеет отношение к расследованию, которым мы сейчас занимаемся. Поэтому я должен был провести кое-какие формальные проверки и обратил внимание, что вы с большой педантичностью поднимали арендную плату за другие ваши квартиры. Скажите, пожалуйста, почему вы как будто совершенно забыли обо всем, что имеет отношение именно к этой квартире?»