Самюэль Давидкин - Выкуп первенцев

Даниэль прошел через ворота, поднялся на второй этаж и вошел в зал. Он накинул талит и сел на место, на котором мужчины из его рода молились уже целый век — все то время, сколько существовала синагога. Он огляделся вокруг, выискивая хасидов, но увидел только знакомые лица. Вскоре свиток Торы извлекли из ковчега и вынесли на биму в середине зала. Семь мужчин друг за другом удостоились чести подняться на нее и прочесть недельный отрывок из Пятикнижия. Затем на биму пригласили восьмого мужчину, который повторил конец отрывка из Торы и быстро прочел недельный отрывок из книг Пророков. Все это длилось около часа. Одну алию, или восхождение к Торе (как физический подъем на биму, так и духовный — к священному тексту), предоставили раввину Клугману.

Сойдя с бимы, Клугман направился по проходу прямо к Яновски.

— Мне надо с тобой поговорить.

Даниэль в таких ситуациях всегда был осторожен: ведь разговаривать о работе и других практических вещах в шабат запрещается. Однако раввин, прекрасно знавший иудейские законы, сам проявил инициативу, и Даниэль постарался расслабиться.

— В тот день, когда ты навещал меня с расспросами о проникновении в архив, за минуту до тебя ко мне приходил еще один человек.

Яновски знал, что к Клугману домой всегда приходило множество посетителей — тот принципиально не пользовался мобильным телефоном, а к стационарному подходил редко, не желая отвлекаться от чтения. Он полагал, что человек может совершенствоваться только при помощи длительного сосредоточения.

На биму водрузили свиток Торы для заключительного чтения недельного отрывка. Соблюдая ритуал, присутствующие встали, а затем вновь заняли свои места. Клугман продолжил рассказывать:

— Человеком, который заходил ко мне, был Симон Мейер — интересовался легендой о трех мудрецах. Он ничего не объяснял, но был в таком возбужденном состоянии, словно что-то случилось. Он во многих отношениях одаренный человек, но совершенно не умеет скрывать своих чувств. Было понятно, что он относится к легенде очень серьезно. Чуть позже явился ты. Тогда я еще не соединил эти два события.

Яновски был до глубины души поражен, что Мейер не смог держать язык за зубами. Кроме того, он всерьез подумывал о том, чтобы прервать Клугмана, поскольку речь шла о деле, которое в настоящее время являлось работой Даниэля. Впрочем, с другой стороны, эта работа имела прямое отношение к истории их общины. Успокоив себя этим, Даниэль решил не перебивать Клугмана.

— Только на следующий день я сопоставил эти два визита. Взлом архива и возрождение из забвения легенды о трех мудрецах явно связаны между собой. Ну, Мейеру я не смог рассказать ничего такого, чего он не знал сам. Легенда про трех мудрецов действительно в свое время интересовала меня, но я не воспринял ее всерьез настолько, чтобы отбросить свои дела и заняться исследованием ее достоверности.

Кантор запел молитву, и Клугман стал говорить тише:

— Кажется, я нашел имена мудрецов.

— Простите? — вздрогнул Даниэль.

— Мудрецов из этой старой легенды. Теперь я уверен, что это были реальные люди. Хочешь узнать их имена?

Ребе не стал ждать ответа и продолжил:

— Гирш Ашкенази, Соломон Иссахарофф и Аарон Ашковиц.

Яновски уставился на сиденье перед собой. Его предположение оказалось правильным. Речь шла о потомках мудрецов.

— Еще я вспомнил фразу, которую говорила моя бабушка, рассказывая мне эту легенду, когда я был ребенком: «Наследство мудрецов — у того, кто принадлежит Богу».

Голос кантора набрал высоту и опустился, следуя за старой мелодией. Он отозвался эхом в ушах Даниэля, напомнив ему еще раз, какой сегодня день. Клугман не знал, что мудрецы имеют непосредственное отношение к работе Даниэля, и собирался продолжить свой рассказ, но Яновски перебил его:

— Давайте поговорим более подробно после шабата, хорошо?

— Да я, в общем, все самое важное сказал.

Клугман еще на мгновение задержал пытливый взгляд на своем собеседнике, кивнул и пошел к своему месту на другой стороне молитвенного зала.

Когда служба закончилась, Яновски отправился домой пешком. Он старался не думать о словах Клугмана, но они сами лезли в голову. Усилием воли ему все-таки удалось прервать течение мысли и прекратить анализировать и делать выводы. Это почти удалось, но на Алексантеринкату Даниэлю встретился нищий, который стал выпрашивать деньги. Денег в шабат Яновски с собой не носил, но машинально отметил, что в чаше у попрошайки позвякивало несколько монет. В голове у Даниэля сама собой сложилась фраза «пидьён хабе́н», «выкуп первенца». Это было желанием и мечтой, о которой он часто думал. Если бы у них с Ханной родились дети и первый ребенок оказался бы мальчиком, он должен был бы выкупить сына за несколько серебряных монет у коэна, то есть у представителя рода священнослужителей, потомка Аарона, брата Моисея. Согласно Торе, Господь посвятил первенцев евреев себе в служители, когда умерли все первенцы египтян. Но еврейские первенцы, сотворив для поклонения золотого тельца у горы Синай, утратили свой особый статус, который перешел к сынам колена Леви.

Эх, вот бы когда-нибудь ему, Даниэлю, пришлось искать коэна, чтобы отдать ему выкуп!

Встреча с нищим натолкнула Яновски на мысль, связанную с потомками мудрецов. «Наследство мудрецов — у того, кто принадлежит Богу», — так говорил Клугман. Другими словами, в легенде о мудрецах было зашифровано знание о том, у кого это наследство и как этих людей можно найти через несколько поколений.

Первенцы.

Фразу, выгравированную на сундуке, надо было соединить с устной легендой. То есть мудрецы дали путь к Короне своим первенцам, родившимся первыми мальчикам, и повелели им в свое время поступить так же. В этом случае знанием о пути к Короне обладают носители фамилий трех мудрецов или их финских модификаций. Это объясняло выбор взломанных квартир. Теперь осталось найти Ашковица или обладателя финского варианта этой фамилии.

Даниэль переходил Сенатскую площадь, но вдруг остановился как вкопанный. Его снова озарило. У памятника Александру он опустился на скамейку, на которой уже расположились несколько туристов. А ведь Даниэль еще раньше, только познакомившись с Аско, задумывался о том, что у того необычная фамилия. Действительно ли она редкая? И не может ли быть связана с фамилией Ашковиц?

Он боролся с чувством вины за то, что все время думал о работе в шабат, нарушая одну из десяти заповедей. Было ли плохо — а ведь в каждом человеке уживаются плохое и хорошее — то, что он нашел в себе силы и согласился принять участие в расследовании и таким образом вернулся на старую работу? Или то, что не сосредоточился на рассказе Клугмана в синагоге, но зато, встретив попрошайку, позволил себе разбираться в рабочих делах? Теперь у него в мозгу возникали новые идеи, и он ничего не мог с этим поделать.