Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Он отметил, с каким благоговением она относится к каждому предмету, помещаемому ею на поднос. Движения ее были размеренны и сосредоточенны, каждый свой жест она сопровождала кивком головы, будто читала про себя заученную инструкцию. Эта бесстрастность начала действовать на нервы Гаю. Ему хотелось любой ценой добиться от нее хоть какой-то живой реакции, хотя он понимал, что это чрезвычайно рискованно. Ему не приходило в голову, что само его присутствие может внушать ей страх.

— Здесь красиво, Сильвия…

— Да. Я здесь счастлива.

— Я рад, я так рад за тебя, Сильвия! — воскликнул он дрогнувшим голосом. И увидел, как она вся сжалась. — Но почему именно здесь? Что тут такого особенного? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал более спокойно.

— Здесь я обрела покой, — с этими словами она указала на старую плиту, шкафы и кухонные полки. — И нашла людей, которым я небезразлична.

Гай принял этот удар безропотно, хотя остался в полном недоумении.

Он видел, что она говорит искренне или же полагает, что так оно и есть. Отсюда это лишенное всякой живости лицо, эти плавные движения, эти смиренные поклоны. Смирения Гай не выносил, он знал, куда бы он засунул это смирение, будь его воля, — в задницу.

Все тем же бесплотным, шелестящим голосом она продолжала:

— И когда Учитель сказал, что следует тебя пригласить, мы все вместе это обсудили и решили, что день рождения как нельзя лучше для этого подходит.

Этот второй удар, нанесенный, казалось бы, между прочим, поразил Гая гораздо сильнее. Сказать по правде, он его просто оглушил. Выходит, это не она сама пригласила его. Оказывается, идея исходила от кучки заботливых и хлопотливых торгующих миром и покоем психов. Оказывается, он здесь по их милостивому соизволению! Его жгла уязвленная гордость. И зависть. Его инстинктивным желанием было ответить тем же. Сделать ей больно.

— Думаю, это все быстро у тебя пройдет.

— Что?

— Все эти песенки про мир и покой тебе наскучат.

— Нет, ни за что.

— Ты еще слишком молода. Многого не понимаешь.

— Я старше, чем тебе кажется.

В ее словах было столько горечи, что он снова вздрогнул, как будто его ударили. Он заглянул ей в глаза. Пропасти между ними больше не было. Сам воздух, казалось, стал плотным от скопившихся эмоций. Упущенные возможности, ушедшие в прошлое поступки и жесты, неспетые детские песенки… Он невольно подался всем телом навстречу ей, и она отшатнулась.

— Сильвия, прости, прости меня! Поверь, мне так жаль! Поверь, Сильвия!

— Ну зачем, зачем ты только явился сюда? Зачем? — от ее спокойствия не осталось и следа. Глаза были полны слез.

— Я получил письмо…

— Знаю, но к чему было приезжать так рано? Почему ты не приехал, как тебя просили, прямо к половине восьмого?!

— Я же тебе сказал. Я хотел…

— Ты хотел! Ты хотел! Неужели так трудно хоть раз в жизни сделать то, что хочет кто-то другой? Неужели это так сложно? — ее голос прервался, и она отвернулась, закрыв лицо руками.

Стало тихо. Потрясенный этим неожиданным взрывом враждебности, Гай виновато опустил голову. Он упустил возможность примирения. Что из того, что эта возможность была предоставлена ему чужими людьми? Важно то, что ему дали шанс, а он, оказавшись в незнакомом окружении, решил, что все настроены против него, и пожелал взять инициативу в свои руки. «Я сам все погубил», — мелькнула у него мысль, но он поспешил ее отбросить, один неверный шаг еще не означает поражения.

Гай взглянул на Сильвию. Она все еще стояла к нему спиной. Толстая коса с вплетенными в нее цветами перекинулась ей на грудь, оставив открытой беззащитную впадинку у шеи. Она казалась такой же слабенькой и уязвимой, как тогда, когда была еще ребенком. Он слышал, как кто-то назвал это место «отметиной для палача», и весь покрылся холодным потом, как будто палачом был сейчас он сам. Гай заставил себя заговорить снова.

— Я поступил неправильно, но это лишь оттого, что мне хотелось тебя увидеть как можно скорее. А сейчас я не в состоянии… Я не в силах… — от беспомощности, от невозможности что-либо внятно объяснить, у него перехватило горло.

Спина дочери немного расслабилась. Ей уже было стыдно за свой гнев. Ей не следует так себя вести. К чему тогда была ее медитация, стремление всегда находиться в луче света, желание принести благо своим ближним, если она не смогла по-доброму отнестись всего к одному-единственному человеку? Ее отец ужасный человек, но это не значит, что она должна его ненавидеть. Учитель внушал ей это постоянно, и она знала, что он прав. Копить зло — наносить вред себе самой. Отца следует пожалеть. «Разве в мире есть человек, который испытывает к нему любовь? А я? — спросила она себя, прерывисто вдохнув. — Я познала любовь — у меня здесь Учитель, друзья, Кристофер… Меня утешали, обо мне заботились. Я тоже должна быть милосердной».

Она повернулась лицом к отцу. Гай тяжело дышал, и чувствовалось, что его силы на исходе, как у пронзенного шпагой быка. Голова его поникла.

— И ты меня прости, — вымолвила Сильвия. — Ты, пожалуйста, не думай, что я… — она искала слова, которые не прозвучали бы фальшиво. — Всем не терпится тебя увидеть.

— Мне хотелось бы поскорее познакомиться с четой Крейги, — быстро отозвался Гай.

— С четой? — Сугами недоуменно взглянула на него и вдруг рассмеялась, будто он сказал что-то необычайно забавное. — Это не то, что ты думаешь, совсем не то. — Она снова перекинула косу за спину и взялась за поднос. — Мне нужно отнести это Учителю.

— Чай, наверное, совсем остыл.

— Не думаю, — сказала она.

Гай понял, что на самом деле провел на кухне всего несколько минут. С момента их встречи в холле прошло, наверное, не более десяти. Десять минут, чтобы проложить себе путь; встреча, в ожидании которой прошли часы, дни и целые годы…

— Пожалуй, сейчас я поеду, чтобы оставить сумку и принять душ. Я забронировал номер в отеле.

— Да?

— Решил переночевать там. Боялся, что здесь кому-то помешаю. Не хотел причинять лишнее неудобство.

Сугами посмотрела на него долгим взглядом и медленно улыбнулась. Улыбнулась, потому что ее позабавила мысль, что ее отец вдруг озабочен тем, что может доставить кому-то беспокойство, но Гай принял ее улыбку за явное выражение симпатии. Присущая ему самоуверенность, изменившая ему на некоторое время, вернулась в полном объеме. «Все теперь будет хорошо, — решил он. — Нужно только одно — играть по ее правилам. Это я смогу. Буду на все соглашаться, буду всех их любить или прикинусь, что люблю».

Глядя вслед дочери, он испытывал гордость, будто одержал большую победу. Сильвия увидит, что он действительно любит ее. Полный оптимизма, Гай прошел мимо плиты, мимо груды обуви и вешалок и выбрался на солнечную террасу.