Кэролайн Грэм - Смерть под маской

— Патологоанатомы — народ занятой, мистер Картер. Может, у этого врача были другие, более неотложные задания. Он начинает с головы (тут перед мысленным взором Барнаби возникла четкая и детальная картина того, что при этом делается, и его на мгновение слегка затошнило), затем переходит к шее, обнаруживает, что она сломана, и на этом осмотр заканчивает.

— Как же так? А желудок, его содержимое?

— Только если есть подозрительные обстоятельства. А тут все представлялось вполне ясным. Жаль, конечно, что вы со своим письмом и сомнениями не обратились в полицию тогда же. — Барнаби сложил листок и прижал его пресс-папье.

— А что я мог доказать? Кремацию произвели еще перед дознанием, уж они, кто бы они ни были, об этом позаботились заранее. То есть, фигурально говоря, все улики превратились в дым. К тому же я решил, что если бы вы отнеслись к моим подозрениям серьезно и стали бы допрашивать эту публику, то они бы затаились и я ничего бы не нашел.

— А так вы что-нибудь нашли?

— Нет. Никакой зацепки, — сказал Эндрю мрачно. — А я был очень осторожен. Месяц я вообще сидел тихо, а когда стал задавать вопросы, то делал это как бы ненароком. Я думал, это пройдет незамеченным, ведь случаи неожиданной смерти всегда вызывают естественное любопытство, так что от меня, новоприбывшего, возможно, даже ждали подобных расспросов. Все, что мне удалось выяснить, касалось его личных качеств, а о них я и так был прекрасно осведомлен.

— Вам не показалось, что кому-то из них неприятно о нем говорить? Или что кто-то что-то скрывал?

— Нет, черт их возьми. Одно время я даже думал, что они все в этом замешаны.

Эндрю заметил скептический взгляд и недоверчиво поднятые седеющие брови старшего инспектора и запальчиво добавил:

— Ведь такое случается.

— Мы в курсе, — ответил Барнаби. Он уже давно перестал делать заметки и теперь отложил ручку и отодвинул записную книжку. — Правда, вряд ли никто из обитателей Поместья не знал о прописанном вашему дядюшке лекарстве и о запрете на употребление алкоголя.

— В коммуне алкоголь под запретом. Там сухо, как в пустыне Сахара.

— Под запретом?! — полным невольного ужаса голосом откликнулся эхом сержант Трой и тут же стал оглядываться по сторонам, словно кроме них троих в кабинете находился еще кто-то четвертый, затаившийся и подавший наглый голос из одного из ящиков.

— Вы случайно не обыскивали его комнату?

— Как вы догадались? — спросил он, явно не ожидая от них такой проницательности.

— Вас услышали.

— Надо же! Это плохо.

— Искали что-нибудь конкретное?

Он вспыхнул и явно смутился. Впервые с начала допроса было видно, что он затрудняется с ответом. Помявшись, он поднял руки ладонями вверх, словно признавая свое поражение, и сказал:

— Боюсь, это выглядит как проявление корысти и меркантильности, тем более что дядя умер совсем недавно, однако да, грешен, я искал завещание. Перед тем как переехать в Поместье, он продал дом. Ничего грандиозного. Три спальни и терраса в той части Истингтона, которую тридцать лет назад населяли люди среднего достатка. Теперь, конечно, все изменилось. Дядя продал его за сто восемьдесят тысяч.

Трой присвистнул.

— Я был в банке Барклай, с которым он всегда имел дела, но у них завещания нет, и они не стали обсуждать со мной его финансовые дела.

— Может, он отдал деньги коммуне?

— Нет, это у них не принято. Когда ты записываешься, то просто платишь определенную сумму за проживание. И потом, он бы никогда так не поступил. Его никто не вынуждал брать меня к себе и растить, но он это сделал, и наша привязанность друг к другу была превыше всего. Я был его единственным наследником, и он наверняка должен был бы деньги от продажи оставить мне. И уж конечно, не какой-то кучке чужих людей.

Он снова почти перешел на крик, потом умолк, глубоко вздохнул, явно пытаясь взять себя в руки, и потянулся за третьей сигаретой.

— Оставьте-ка вы мне свой теперешний адрес в Эрлс-Корте, мистер Картер, — попросил Барнаби и взял ручку.

— Баркуорт-Гарденс, двадцать восемь. Запомнить легко, мне как раз столько лет.

— Вы говорили, что в день смерти дяди до полудня прождали его звонка. Вы были один?

— Не все время. В половине одиннадцатого Ноэлин, это моя соседка, девушка из Австралии, пригласила меня выпить с ней кофе. Телефон на площадке, и она оставила дверь открытой. А почему вы спрашиваете?

Но у Барнаби был готов уже следующий вопрос:

— Что вы собираетесь делать теперь, когда раскрыто ваше настоящее имя?

— Ну отчего же оно обязательно должно быть раскрыто?! — воскликнул с вызовом Эндрю, глядя в их недоумевающие физиономии. — У нас там нет ни газет, ни телевизоров, ни радио.

— Неужели вы не понимаете? Новости разносятся как ветер. О вас будут трубить во всех новостях, газеты расклеивают на стендах, их совсем необязательно покупать.

— Сегодня утром я был в деревне и ничего такого не заметил. Это же новость-однодневка, завтра никто про нее и не вспомнит. Я буду сидеть тихо и надеяться на лучшее.

— Теперь в любую минуту ваш тюдоровский особнячок может оказаться в осаде представителей четвертой власти. Это же не шутки — один человек убит, другой — и не кто-нибудь, а великий Гэмлин, — неожиданно скончался. Не станете же вы им говорить, что вы — Кристофер Уэйнрайт?

— Черт! Похоже, вы правы. Кроме того, возможно, Трикси видела новости. И если вернется…

— Вернется? В каком смысле «вернется»?

— Она сбежала.

— Как сбежала?

— Мы обнаружили это незадолго до ланча.

— Почему, черт возьми, вы не поставили нас в известность?

— Но в этом нет ничего подозрительного. Она уехала по собственному желанию, никто ее не выгонял. И вещи забрала.

— Это не вам решать, есть тут что-то подозрительное или нет! — сорвался на крик Барнаби. — Вам всем было велено не уезжать никуда, не известив полицию!

— Но ведь она тут вовсе ни при чем…

— Она свидетель по делу об убийстве, мистер Картер. И потенциальный подозреваемый.

— Подозреваемый? Но как же… Я думал…

— Дело все еще не раскрыто.

По лицу Эндрю инспектор видел, как тот постепенно осознает, что сие означает для них всех, и для него в частности.

— Я должен срочно увезти оттуда Сильвию. Скажу ей все как есть. Она поймет, почему мне пришлось лгать и притворяться, — произнес он, но в его голосе не было уверенности. — Мне все равно, что подумают остальные.

— Это будет глупо и безответственно с вашей стороны. Поймите, если ваши подозрения насчет смерти вашего дяди оправданы, а меня теперь отнюдь не удивит, если так оно и есть, то это означает, что кто-то в Поместье убил не одного человека, а двух. И этот (или эти) кто-то, поверьте мне, ничуть не поколеблется, если сочтет нужным убить еще и третьего.