Кэролайн Грэм - Смерть под маской

Зазвонил телефон. Их было три: один в офисе, один в кухне и один на столе в холле. Хиз не стала снимать трубку.

— Наверняка это деловой звонок, — сказала она. — Мэй сейчас в офисе, она сама ответит.

Если Мэй и была в офисе, то к телефону не подходила, и Хизер со словами: «Можно подумать, у меня нет других дел!» — подняла трубку.

Кен смотрел и слушал, с каждой минутой его все больше интриговал смущенный тон и непонятные реплики супруги.

— …но ее нет… Я хочу сказать, в настоящий момент… Право, не знаю… Нет, не думаю… Вообще-то, я присутствовала при этом лично… Хизер Биверс… жрица… МПФС… нет, я не пытаюсь диктовать вам по буквам… Это сокращенное наименование моих квалификаций. Ой, вот этого сказать не могу. Понимаете, у нас тут коммуна. Мы всё всегда решаем коллективно… Правда? Ну если только ненадолго. Ах так? Я могу узнать… Алло! Алло! — Она потрясла смолкшую трубку и, когда обернулась к Кену, казалась очень взволнованной. — Это звонили из «Дейли питч».

— Приземленные невежды, — машинально произнес Кен.

— Ну да, конечно. Они хотели поговорить с мисс Гэмлин, с Сугами. Я сказала, что ее нет.

— И правильно поступила. Хорошо, что хоть кто-то думает о бедной девочке.

— Мы обязаны защитить ее, Кен. Это очень важно. Та женщина, репортер, сказала, что нас будут осаждать.

— Ох уж эти репортеры! Лакеи консерваторов.

— Точно. — Хиз оглядела пустую кухню и уже почти спокойно объяснила: — Понимаешь, они такие скользкие все. Сначала она словила меня на том, что я упомянула, что была при убийстве, а после заговорила со мной об эксклюзивном интервью. Сказала что-то вроде «можете рассчитывать на сумму со многими нулями».

— Бог мой! — тихо выдохнул Кен.

— Да я и сама знаю! — откликнулась она и, стараясь не показать, что дрожит, сцепила пальцы рук.

— Гадость какая. От нее потом до конца жизни не отмоешься.

— Пожалуй, да, — сказала Хизер, не поднимая глаз от костяшек пальцев. — Но с другой стороны, я вот о чем думаю: что мы здесь имеем, Кен, и чем занимаемся? — Она простерла руку к большому ломтю свежеиспеченного хлеба.

Ее супруг сурово прищурился, а Хиз продолжала:

— Стараемся совладать с нашим эго. Стараемся думать прежде о других, а потом уж о себе. И сейчас нам предоставляется шанс защитить нашу бедненькую сестру, возможность, так сказать, перевести огонь на себя, тем более что у нас силы и опыт.

— О, как я сразу не врубился! — В порыве раскаяния Кен ударил себя кулаком в грудь. — Извини, извини. Бедная Сугами! Ты, Хиз, как всегда, уловила самое главное.

— К тому же это прибавит нам плюсов в кармическом смысле.

Ее супруг рассмеялся и укоризненно покачал головой.

— Как все же трудно целиком отказаться от своего эго! Послушай, давай-ка для порядка я все же проконсультируюсь с Илларионом. Ты не против?

— Она сказала, что через минуту перезвонит.

— А мне больше и не понадобится. — Кен выпрямил спину, уставился в одну точку, сосредоточив взгляд на кончике носа, и подключился к интергалактической мозговой системе.

Мэй не ответила на телефонный звонок по той простой причине, что находилась наверху, решая проблему, которая уже отняла у нее много времени и сил. И было это ни больше ни меньше как восстановление душевного равновесия миссис Фелиции Гэмлин. Мэй задействовала всю свою энергию (по прошествии последних двух дней она совсем упала). Теперь она делала все возможное, чтобы вдохнуть силы в Фелисити. Ей пришлось работать за двоих, потому что у Фелисити не было сил ей помочь: она лежала не двигаясь, тупо уставившись в потолок. Вид у нее был такой, что казалось, минута — и она отбудет в иной мир. Тихий голос Мэй журчал уже полчаса, как вдруг Фелисити перевела на нее глаза, и Мэй увидела ее зрачки, как каменные шарики в бледно-желтых глазницах.

— Я его ненавидела…

— Тс-с. Успокойтесь.

— Я ненавидела его. Так отчего я не рада?

— Потому что ненавидеть вам не свойственно.

Мэй поняла это сразу. Аура у этой женщины, хоть и немного истрепанная, была очень гармоничной, много розового, зеленого и даже немного голубого. Не то что у молодого полицейского — у него она вся в красную крапинку, искрит. Видимо, бедняжке тяжело приходилось в прошлом. Мэй приложила руку ко лбу Фелисити, медленно представляя, как божественная энергия через ее пальцы вливается в голову, а затем и тело Фелисити, утешая и исцеляя ее.

— Дантон, бывало, называл его Крезом средних лет.

— Дантон? Он друг?

— Совсем нет, — произнесла Фелисити со звуком, похожим на скрежещущий смешок. — Никакой он не друг. Просто человек, которого я знала когда-то.

Эти несколько слов, казалось, лишили ее последних сил. Перед тем как ее голова бессильно упала на подушки, она произнесла всего одно слово:

— Хаос.

— Учитель говорил, что в любом внешнем беспорядке есть свой порядок, и думаю, что так оно и есть. Главное, дорогая моя, успокоиться и перестать метаться, и тогда вся грязь, все горе уляжется и все вокруг опять станет чистым и светлым. Вы заблудились, Фелисити, в этой жизни, но вместе мы отыщем дорогу к свету.

Фелисити откинулась на подушки, держа Мэй за руку. Постепенно она почувствовала, как ее обволакивает тихая дремота. Руки и ноги стали тяжелыми, словно растворяясь в мягком тепле матраса, а голос Мэй, глубокий и певучий, ласкал и баюкал ее будто океанская волна. И Фелисити погрузилась в сон.

Арно дергал редис для салата. Иногда он останавливался, чтобы помахать Кристоферу, который подвязывал фасоль на другом конце огорода. Бугорчатые, с двойным хвостиком редиски представляли собой жалкое зрелище и совсем не напоминали гладкие, ярко-красные шарики с картинки на пакете с семенами. Одна вообще была вся в каких-то чешуйках и явно ни на что не годилась. Остальные он так и этак пытался расположить покрасивее на деревянном блюде, принесенном специально для этой цели, но как бы он их ни укладывал, они упорно перевертывались усато-волосатыми кончиками кверху, что выглядело, мягко говоря, неаппетитно.

Он старался как мог отвлечься от печальных мыслей сочинением очередного хайку, но без большого успеха. Он, конечно, понимал ограниченность своего таланта, но последнее трехстишие ( Покой найди, трепещущее сердце, у раба своего на груди… ) показалось ему совсем никудышным. Он не сумел даже вставить в него имя возлюбленной.

Сегодня он ее почти не видел. Арно понимал: Фелисити сейчас нуждается в ней гораздо сильнее. Каждому было понятно, что она больной человек. Но и Арно было несладко. Он прочел все положенные молитвы вчера перед сном и сегодня утром, но это не принесло ему ни покоя, ни утешения. Он молился скорее в силу привычки, а еще потому, что когда-то давно обещал это маме. «Никогда не забывай о том, что Христос тебя любит», — говорила она. Честно, он никогда этого особенно не ощущал, и даже если это в самом деле так, то вряд ли могло его сильно утешить, ибо так ли уж радостно быть любимым тем, кто любит всех без разбора, да и то потому, что у него такая работа?