Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Эй, Дирдре! — взревел Гарольд. — Поживее!

Пьеса началась. Вентичелли, сидевшие у рампы, внезапно вскочили, неотделимые друг от друга, будто назойливые комары. Они представляли собой мерзкую парочку, с одутловатыми лицами и лохматыми волосами непонятного цвета — грязно-бежевого, с розоватым оттенком; театральные парикмахеры называют его «цветом шампанского». Их веки были, словно у ящериц, по-старчески полуопущены, хотя обоим было чуть за тридцать. Они всегда говорили на сцене мерзким шепотом, как будто намеревались сообщить зрителям какую-то отвратительную тайну. Гарольд постоянно делал им замечания, чтобы они говорили громче. Чувствуя себя в безопасности под покровительством Эсслина, они ядовито обсуждали всех и вся, и дыхание их было сырым и зловонным, словно только что разрытая могила. Окончив свой открывающий пьесу диалог, они плотно завернулись в плащи и с важным видом удалились за кулисы.

На подмостки вышел Эсслин, и Николас с завистью взглянул из-за кулис на его высокую фигуру. Он не мог отрицать, что на сцене его соперник выглядит великолепно. Начать хотя бы с его лица. Высокие скулы, довольно полные, но красивые губы и, что бывает особенно редко, совершенно черные глаза, пронзительные и блестящие. Его выбритые щеки всегда отливали синевой, как у злодеев в мультфильмах про бандитов.

Лицо Николаса было самое что ни на есть обыкновенное. Его волосы с некоторой натяжкой можно было бы назвать каштановыми, глаза были с зеленоватым оттенком, а нос — относительно прямым. Интерес его лицо представляло разве что своей неправильностью. Нос находился слишком далеко от верхней губы, что делало Николаса слегка похожим на обезьяну — так он сам считал, хотя кассирша Хейзл находила это «очень сексуальным». Расстояние между его глазами было слишком широким, расстояние между бровями — еще шире, а линия роста волос пролегала чересчур высоко. Низкорослый, неуклюжий, с неправильными чертами лица, Николас к тому же с горечью осознавал, что к двадцати одному году, вероятно, полностью облысеет. Он оскорбленно смотрел на курчавые, черные как смоль волосы Эсслина. Безупречные, даже без единой чешуйки перхоти.

— Не унывай, — шепнул Дэвид Смай, готовясь к своему первому выходу. — Этого может никогда и не случиться.

Николас не успел улыбнуться в ответ, как Дэвид исчез. «Бедолага Дэвид», — подумал Николас, наблюдая, как лакей Сальери бочком проходит по сцене с неестественным и страдальческим видом, как будто человек, который ненавидит сцену и в спектакле участвует только потому, что его заставили. К счастью, лакей — немая роль. Однажды Дэвиду поручили произнести одну реплику из семи слов, но он умудрился во время каждого спектакля произносить их в разном порядке, ни разу не повторившись.

— Дэвид, — донеслось до Николаса из партера. — Постарайся ходить не так, будто у тебя в штанах свила гнездо утка. Вернись и выйди заново.

Покраснев, юноша повиновался. Широким мужским шагом он вышел на сцену и услышал, как Вентичелли насмехаются над ним.

— Боже мой, вылитый лакей-французишка.

— Нет, это Дандини [36] Камердинер, персонаж оперы Джоаккино Россини «Золушка» (1817). .

— Вы оба неправы. — Эсслин напыщенно, как в пьесе эпохи Реставрации, бросил реплику в сторону. — Это настоящий Квазимодо.

— Ради всего святого, прекратите! — вскричал Гарольд. — Я ставлю спектакль, а вы тут балаган устроили.

Он снова сел в кресло, и репетиция продолжилась. «Амадей» был непростой пьесой, но Гарольд никогда не боялся испытывать свои режиссерские умения, и его не останавливал тот факт, что в пьесе много персонажей и тридцать одна сцена. В качестве рабочих сцены привлекли шестерых старшеклассников из местной средней школы, и Гарольд с недовольным видом наблюдал, как они лениво перетаскивают декорации. Вольно было автору требовать, чтобы их занятие не бросалось в глаза. Ему никто не навязывал толпу спящих на ходу зомби, которые не могут отличить сцену от девяносто седьмого автобуса. А Эсслин, который находится на сцене весь спектакль и мог бы им пособить, совершенно бесполезен. Много лет назад Гарольд допустил ошибку, сказав, что пока он ставит спектакли, ни один актер, вне зависимости от положения, не унизится до того, чтобы во время представления перенести с места на место хотя бы дощечку или кирпичик. Все это обязанности рабочих сцены. С тех пор ведущий актер труппы упрямо откатывался дотрагиваться до чего-либо, кроме реквизита, принадлежавшего его персонажу.

— Дирдре! — крикнул Гарольд. — Поторопи их! Перемена декораций занимает в два раза больше времени, чем вся эта чертова пьеса.

— Если бы он читал ремарки самого Шеффера, то знал бы, что во время перемены декораций действие не должно прерываться, — шепнул Николас Дирдре, которая только что проверяла на прочность новую мебель, нагроможденную в кулисах, после чего вернулась в свою кабинку.

— Думаешь, Гарольд будет заморачиваться со скукотой вроде авторских ремарок? — с неожиданным ехидством ответила Дирдре. — У него свои идеи. Ненавижу эту сцену. А ты?

Николас кивнул и приготовился к выходу. Оба они не любили сцену «Похищения из сераля» по причине освещения. Когда Гарольд потребовал включить красный прожектор, Тим попытался ему возразить. В ответ на это Гарольд неторопливо, как будто разговаривая со слабоумным ребенком, объяснил свой замысел.

— Все это про сераль. Правильно?

— Ну да.

— Иначе говоря, про бордель. Правильно?

Тим пробормотал: «Неправильно», но спорить не стал.

— Иначе говоря, про заведение с красным фонарем. Следовательно… Надеюсь, мне не придется дальше распинаться. Знаю, Тим, это кажется слишком театральным, но такой уж я режиссер. У меня пристрастие к смелым эффектам. Если хотите бледного натурализма, сидите дома и смотрите телевизор.

Николас всегда радовался, когда эта сцена заканчивалась. Он чувствовал себя, как будто плавает в крови. В этот раз он ушел за кулисы, недовольный своей игрой и раздраженный на самого себя. Ему вдруг вспомнилась тайна Эйвери и Тима. Он задумался, в чем она могла заключаться. Скорее всего, какой-нибудь пустяк. Ничего скандального по сравнению с его собственным секретом. Лучше бы они сразу ему все рассказали или вовсе не заводили этого разговора. Пожалуй, в перерыве он попробует прижать их к стенке.

Николас заговорщицки подмигнул Дэвиду Смаю, ткнул его в ребра кулаком и направился в гримерную. Когда Колин вернулся из мастерской, Дэвид подскочил к отцу с вопросом, не кажется ли ему, что Николас голубой.

После еще трех репетиций разногласия по поводу опасной бритвы так и не разрешились. Когда настало время пустить ее в ход, и Дэвид с почтительным видом держал в руках поднос, на котором находились вода, деревянная мисочка с пеной, бритва и полотенце, действие приостановилось. Эсслин вышел на авансцену и вызывающе оглядел третий ряд. Эверарды, моргая глазами, словно ящерицы, вскочили со своих мест. Тим и Эйвери, предчувствуя близкий скандал, вышли из осветительной ложи, и все сценические рабочие собрались вокруг. Гарольд поднялся и с угрожающим видом направился к сцене.