Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Глядите-ка… Гарольду подарочек.

И все столпились вокруг.

«Подарочек» вызвал некоторое разочарование. Ничего необыкновенного или впечатляющего. Ничего связанного с главной страстью Гарольда. Это была кулинарная книга. «Флойд о рыбе» [39] Книга английского кулинара, ресторатора и телеведущего Кийта Флойда (1943–2009). . Гарольд тупо уставился на нее. Кто-то спросил, от кого она. Гарольд перелистал книгу, взял за корешок и потряс. Из нее ничего не выпало.

— Может быть, внутри что-нибудь написано? — предположил кто-то из Эверардов.

Гарольд перевернул первую страницу и покачал головой:

— Как странно.

— С какой стати тебе послали кулинарную книгу? — спросила Роза. — Ты ведь не увлекаешься готовкой?

Гарольд помотал головой.

— Что ж, если ты подумываешь заняться кулинарией, — сказал Эйвери, — то не стоит начинать с этой книги. Ее автор не в своем уме.

— Да ты сноб, — сказал Николас.

— Ладно, юноша. Последний раз ты у меня обедал.

— Я не в том смысле, Эйвери, честно! — не то с отчаянием, не то шутливо воскликнул Николас. — Пожалуйста, извини меня!

— Я думаю, — произнес Гарольд, — что это подарок от неизвестного почитателя. А теперь пора за дело. Поживее!

Он положил посылку в шляпу. Недолгое теплое чувство, которое возникло при ее появлении (ему уже сто лет никто ничего не дарил), исчезло. Его сменило легкое недоумение. Какой странный поступок. Купить на собственные деньги книгу, а потом послать ее тому, кому она будет совершенно неинтересна. «Ладно, — подумал Гарольд, — теперь не время размышлять над этой тайной». Театр — вот что его занимает. Вот что должно его вдохновлять. А пьеса сама себя не поставит.

— Итак, мои дорогие, — воскликнул он, — начнем сначала. И пожалуйста, побольше правдоподобия. Николас, ты помнишь… Где Николас?

Моцарт вышел из-за кулис:

— Я здесь, Гарольд.

— Не забывай, что я говорил тебе в понедельник. Резонанс. Хорошо? Я хочу побольше резонанса. Ты не понимаешь?

— Извини, Гарольд?

— Надеюсь, тебе известно значение слова «резонанс»?

— Э… Так звали лошадь Дон Кихота, да?

— О боже! — вскричал Гарольд. — Меня окружают идиоты.

Прошло несколько дней. На репетициях дело не ладилось, и первые два прогона прошли совершенно ужасно. Но настоящие трудности (как все потом рассказывали Барнаби) начались на генеральной репетиции.

Эсслин, одетый в голубой, шитый серебром камзол, своей пружинистой походкой танцора танго вышел на сцену, и его игра сверкала фальшивым глянцем. Он совсем не взаимодействовал с партнерами, даже почти не смотрел на них, в гордом отстранении расхаживал по сцене и принимал напыщенные позы. Поддерживаемый своими прихлебателями, он продолжал язвить в адрес Николаса и Дэвида.

Николас очень хорошо справлялся со своей ролью. За его первым разговором с Дирдре последовало еще несколько, и теперь он, как ему казалось, нащупывал верный путь к исполнению роли Моцарта. Всю первую половину их совместной сцены с Сальери он видел только затылок своего партнера, но вдруг Эсслин умолк и подошел к краю сцены.

— Гарольд?

Удивленный Гарольд поднялся с кресла и приблизился к нему.

— Надо ли как-то особо подчеркивать слова «che gioia» [40] Какая радость ( ит. ). ?

— Что?

— Извини. Честно говоря, дело в том, что… Я не совсем уверен, что означают эти слова.

Молчание.

— Может быть, просветишь меня?

Долгая пауза.

— Какой cattivo [41] Гадкий ( ит. ). , — пробормотал Клайв.

— Ты что, не знаешь? — спросил Гарольд.

— Боюсь, что нет.

— Ты хочешь сказать, что полтора месяца раз за разом повторял эту реплику и не знал, что она означает?

— Получается, так.

— И ты считаешь себя актером?

— Я точно так же считаю себя актером, как ты себя — режиссером.

Последовало еще более продолжительное молчание. Потом, как показалось всем присутствующим, в воздухе возникло легкое дрожание, напоминающее отдаленный барабанный бой.

— Пытаешься меня подколоть? — негромко произнес Гарольд.

— Думаю, в этом нет необходимости, — пробормотал Дональд.

— Нет, конечно, Гарольд. Но я думаю…

— Я не собираюсь переводить для тебя эту фразу. Делай свою работу сам.

— Ну, она кажется немного…

— Продолжаем. И никаких перерывов. Мы и так потеряли уйму времени.

Эсслин пожал плечами и неторопливо побрел обратно, и по наступившей тишине было понятно, что ожидания присутствующих не оправдались. Все явно рассчитывали на новое столкновение между Гарольдом и Эсслином, а оно закончилось, едва успев начаться. Но разочарование продлилось недолго, ибо спустя несколько минут Эсслин снова остановился и сказал:

— Думаете, он правда и пальцем не притрагивался к Катерине?

— Конечно, правда! — вскричал Гарольд. — С какой стати он будет лгать самому себе?

Затем последовали уточнения по поводу дворцового этикета, вопросы о том, долго ли должно звучать адажио во время сцены в библиотеке и где должен стоять рояль. Гарольд снова направился к рампе, и веко у него неистово дергалось.

— Если все эти вопросы возникли у тебя раньше, — холодно проговорил он, — позволь полюбопытствовать, почему ты задал их в последний момент?

— Потому что я тут не главный. Я ждал, пока ты сам их затронешь. Но поскольку ты этого делать явно не собираешься, мне показалось, что и пьесе, и нашему театру будет во благо, если я что-нибудь скажу.

— Если ты задумался о благе нашего театра, Эсслин, то скоро свиньи научатся летать.

После этого обмена «любезностями» все пошло наперекосяк. У Китти постоянно сползал набрюшник. Она все время его поправляла и каждый раз все сильнее заливалась смехом. Наконец Гарольд поднялся и накричал на нее, после чего она ударилась в слезы.

— Это не так-то просто, — всхлипывала она, — если на самом деле быть беременной.

— А если не на самом деле, то легче? — спросил Гарольд. — Кто там у нас отвечает за костюмы?

Он топал ногами и скрипел зубами, пока Джойс не перевязала набрюшник собственноручно, тем самым обеспечив будущему ребенку Моцарта полную безопасность. Потом на реквизиторском столе не оказалось нотной бумаги. И гусиного пера. И накидки для Китти. Дирдре извинялась и клялась, что в начале репетиции все было на месте. У инвалидного кресла Сальери заело колесо, а золоченые подлокотники, не до конца высохшие, отпечатались на белом атласном костюме императора Иосифа.

Но больше всего волнения и смеху было, когда рухнул помост со зрителями, собравшимися на первый спектакль «Волшебной флейты». Представители венской черни жевали сосиски, курили трубки, рыгали, перебрасывались шутками, толкались и всячески переигрывали, и все это под аккомпанемент грубых возгласов. Большинство бормотали что-то невнятное, но один сознательный бюргер подошел к делу добросовестно и восклицал: «Gott in Himmel!» [42] Силы небесные ( нем. ).