Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

— Ну как, Гевин?

— Неплохо, да, сэр? — он обращался к Барнаби, но взгляд не отрывался от его спутницы. — То есть для любителей. — Трой продолжал смотреть на Калли, и старшему инспектору пришлось их познакомить.

— Ваша дочь? — Барнаби вполне понимал изумление сержанта. Он и сам всякий раз, когда Калли приезжала домой, удивлялся, что такое изящное, резвое создание было плодом чресл его. — Странно, что мы раньше не встречались, Калли.

— Я учусь в Кембридже. Последний год.

«Кто бы сомневался», — раздраженно подумала миссис Трой, уже не в первый раз подивившись, насколько несправедливо феи распределяют свои дары во время крещения.

— А это моя жена Мор, — сказал Трой, и девушки пожали друг другу руки.

— И много кого уморили? — спросила Калли.

— Пока одного Троя, — ответила Морин, и в ее глазах сверкнул недобрый огонек.

Барнаби снова увел свою дочь от греха подальше. Когда они возвращались, он чуть не столкнулся с Тимом, который украдкой выскользнул из осветительной ложи, быстро огляделся и побежал вниз по лестнице. Тем временем Гарольд вихрем пронесся за кулисами, по пути бросая суровые взгляды на рабочих сцены, которые в течение злосчастного первого действия выполняли свои обязанности почти безукоризненно, и ворвался в мужскую гримерную.

— Никогда… никогда на моей памяти, — ревел Гарольд, — я не видел такого чудовищного проявления совершенно умопомрачительной некомпетентности. Не говоря уже о полном отсутствии правдоподобия. Все вы с треском провалились. Кроме Сальери.

— Вы считаете? — злобно произнес Николас. — Лично я нисколечко не провалился.

— Мы растерялись из-за освещения, — сказал император Иосиф. И добавил, как на беду: — Хотя оно было великолепным.

— Вы должны были привыкнуть к моему освещению! — взвизгнул Гарольд, побагровев от злости.

Николас, разинув рот, смотрел на режиссера. Он уже размышлял, как отреагирует Гарольд на дерзкую выходку Тима. Он представлял себе все, вплоть до истерического припадка и безобразного эксгибиционизма. Но он бы никогда не подумал, что Гарольд воспримет произошедшее совершенно спокойно и выдаст все за собственный замысел.

— Закрой рот, Николас, а то муха залетит, — резко произнес Гарольд. — Больше мне сказать вам нечего. Вы все меня подвели. Да, и ты тоже, Моцарт. Не надо на меня так смотреть. Где твоя шпага?

— Ой. — Николас с запозданием понял, почему не запнулся за нее по дороге к роялю. — Извините.

— Извинений недостаточно. Я хочу, чтобы во втором действии вы все исправились. Нет, преобразились! Вы можете. Я знаю, что вы можете творить чудеса.

Он развернулся и вышел, а мгновение спустя они услышали, как он обращается с пламенной речью к актрисам в соседней гримерной.

— Нечего сказать, воодушевил, — пробормотал Ван Свитен.

— Таких идиотов поискать надо.

— Не обращай на него внимания.

Борис разлил чай по пластиковым кружкам и спросил:

— Как вы думаете, налить Эсслину и его дружкам?

— Кстати, где они?

— Его я в последний раз видел за кулисами, когда он приставал к Джойси насчет пирожных. Господи, Дэвид, какой ты растяпа.

— Извини. — Дэвид Смай взял бумажное полотенце и вытер пролитый чай. — Я не нарочно.

— Я видел, как они втроем направлялись в сортир.

— Ого… — Борис выразительно повел рукой. — Троилизм [61] Секс втроем; термин восходит к пьесе Шекспира «Троил и Крессида». , стало быть? Как у Шекспира?

— Ну нет. Можете говорить об Эсслине все что угодно, но он не извращенец.

В этот момент в дверях показались все три предмета разговора. Они стояли неподвижно, их тени мрачно расстилались перед присутствующими, и в перегретом, душном помещении словно бы повеяло холодом. Ничего хорошего это не предвещало. Эверарды с коварным видом застыли в ожидании, а Эсслин выставил голову вперед, как будто кого-то выискивал, и его глаза сверкнули. Николасу показалось, что его голова удлинилась и слегка сплющилась. Как у змеи. Но Николас тут же упрекнул себя за такие нелепые фантазии. Это игра света, не более. Чистое воображение. Как и мысль, будто Эсслин высматривает его. Выискивает его. Однако у Николаса пересохло в горле, и он жадно отхлебнул чаю.

Эсслин сел и принялся перевязывать свой шейный платок. Всегда предельно уравновешенный, сейчас он был явно не в себе. Чересчур осторожные движения рук, дрожание челюсти, которое он лишь отчасти сдерживал, плотно сжимая губы, и неживой блеск в глазах выглядели очень красноречиво. Все, кто находился в гримерной, сразу поняли, что ведущий актер кипит от едва подавляемого гнева.

В наступившей тишине Борис собрал чашки и пробормотал что-то нечленораздельное. Когда прозвенел звонок, все сразу устремились к двери, с опаской обходя стул, на котором сидел Эсслин. Николас оглянулся у выхода и поймал на себе такой злобный взгляд, что почувствовал, будто его ударили в живот. Убедившись, что его недавние предположения — отнюдь не фантазия, он поспешно отвернулся, но перед этим успел заметить, как Эсслин снимает свои перстни.

Николас не понял, почему это показалось ему зловещим. Возможно, из-за разъяренного вида Эсслина любая мелочь в его поведении вызывала беспокойство. За кулисами Николас подошел к остальным актерам и встал немного поодаль, повторяя про себя следующую сцену и изо всех сил пытаясь мысленно вернуться в восемнадцатый век.

За несколько секунд до начала второго действия Дирдре заглянула в зрительный зал. Делая в антракте чашку кофе для отца, она хотела сначала добавить туда немного бренди (старику явно было неуютно и холодно), но не зная, как алкоголь взаимодействует с его таблетками, не стала. Она увидела, как он, вытаращив неестественно сияющие глаза, сидит на самом краешке кресла, как будто готовясь вскочить. Ужасной ошибкой было разрешить ему прийти. В антракте Дирдре чуть было не вызвала ему такси, но испугалась, не случится ли с ним чего-нибудь, если он пробудет один дома до одиннадцати часов.

Колин тронул ее за руку, она кивнула и полностью переключила внимание на спектакль. Эсслин уже был на сцене — скрючившись, он сидел в кресле, словно серая тень. Когда она готовилась открыть занавес, он поднял голову, взглянул за кулисы, и его лицо исказила такая безумная ярость, что Дирдре, несмотря на расстояние между ними, машинально попятилась назад и натолкнулась на Китти. Потом подала знак Тиму, свет в зале погас, и началось второе действие.

Сальери повернулся к публике и произнес:

— Я слушал кошек во дворе. Все они поют что-то из Россини.

Наступила тишина. Никто не засмеялся. Никто даже не кашлянул и не пошевелился. Тишина была полнейшей. Эсслин подошел к рампе. Его глаза, словно сверкающие огоньки, впивались в зрителей, завораживая их, сплачивая воедино. Он говорил о смерти и ненависти с ужасной, пронимающей до дрожи убедительностью. В последнем ряду тихонько заскулил мистер Тиббс. Волосы у него на затылке слегка шевелились, хотя воздух был совершенно неподвижен. За кулисами актеры и рабочие сцены стояли, будто истуканы. Дирдре подала Констанции сигнал к выходу.