Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

Он ожидал всеобщего сочувствия и поэтому удивился, когда никто не обратил на него внимания, а потом понял, что они просто ничего не видели. Еще будет время обо всем им рассказать. Он почувствовал сильную боль в левой руке, а особенно в большом пальце. Николас поднял руку, но свет был таким тусклым, что он с трудом различал ее очертания. Он побежал вниз, мимо Дирдре, которая крикнула: «Осторожно!», едва успев отдернуть перед ним руку с дымящимся чайником.

В ярком освещении мужской гримерной он разглядел у себя под ногтем здоровенную занозу. Кожа вокруг нее уже воспалилась. Николас сунул руку под струю горячей воды, потом огляделся в поисках пинцета. Иногда актеры с его помощью завивают парик. Но пинцета не нашлось. Тогда Николас, предварительно постучавшись, зашел в соседнюю дверь.

— Бедняжка… — с сочувствием произнесла Роза. — У меня есть пинцет. Погоди. — Она пошарила у себя в шкафчике. — Ты что-нибудь прикладывал?

— Нет. Только промыл.

— Ну вот. — Роза достала заляпанный гримом пинцет. — Давай посмотрим.

Николас протянул палец и с недоверием взглянул на этот хирургический инструмент.

— Разве его не нужно продезинфицировать?

— Господи, Николас. Если ты хочешь стать актером, то должен спокойно относиться к таким пустякам.

Николас, который никогда не считал готовность подхватить заражение крови полезным для молодого актера качеством, поморщился при этом заявлении.

— Ну вот. — Роза с неожиданной осторожностью вытащила занозу, потом порылась у себя в сумочке и извлекла оттуда грязноватый розовый пластырь. — Но как с тобой такое произошло?

Николас рассказал.

— Ох… Ты преувеличиваешь.

— Нет. Он тянулся прямо к моему горлу.

Однако Николас понимал, что в его рассказе многое звучит неправдоподобно. Спокойная атмосфера в гримерной и то, что за кулисами никто ничего не заметил, внушали ощущение, будто его воспоминания нереальны. Но одно оставалось несомненным.

— Он чуть не прикончил Китти.

— Да? — Роза улыбнулась и обернула пластырь вокруг его большого пальца. — Какой негодник!

Николас сообразил, что это определение относится к Эсслину, а не к нему, хотя в подобных обстоятельствах оно казалось чрезвычайно мягким.

— Думаю, ему стало известно, — мягким голосом продолжала Роза, — что она завела интрижку на стороне.

— Черт побери! Откуда ты знаешь?

— Это все знают, дорогой.

Николас, сгорая от стыда, сидел и созерцал свой пульсирующий от боли палец. Он во всем виноват. Если бы он не откровенничал с Эйвери и Тимом, никто бы ничего не узнал. Вот цена обещаниям Эйвери. Не исключено, что и Тим тоже проболтался. Оба они друг друга стоят.

— Старые сплетницы, — буркнул он.

— Кто?

— Тим и Эйвери.

— Ну, дорогуша, — продолжала Роза, — если ты так относишься к гомосексуалистам, ты выбрал не ту профессию. Насколько я понимаю, в каждом театре есть по крайней мере один такой.

Николас сурово посмотрел на нее, перестав испытывать благодарность за пластырь. Откуда ей знать, что происходит в каждом театре? Закуталась в свой нейлоновый балахон с воротником из облезлых страусовых перьев. Строит из себя ведущую актрису, повторяет затверженные приемы из прошлых спектаклей, пытается всех ослепить прошлогодним мишурным блеском. Николас со злостью подумал, что ей самое место в театре Лэтимера, среди позеров, вышедших в тираж красоток и прочих несостоявшихся личностей. Он очень кстати позабыл ее недавнюю доброту. Великодушие и участие, которые она всегда проявляла к новичку, не умеющему отличить панталоны от фрака. Николас уже не помнил, как она приютила его у себя, когда он сбежал из дома. Он знал только, что больше не может выносить весь этот самовлюбленный сброд. Он вскочил, напугав Розу.

— Я хочу посмотреть финал. Идем?

— Иди один, мой ангел, — ответила Роза, хлопая накладными ресницами, перемазанными тушью. — Я уже все это видела.

Актеры столпились за кулисами, готовясь к выходу на поклоны. Николас встал в конец очереди, после императора Иосифа (Эсслин был уже in situ [64] На своем месте ( лат. ). ), и сказал:

— Что за спектакль!

— Ты держался молодцом.

Мимо них прошел Дэвид Смай с подносом, на котором находились бритва, мыло на деревянной подставке, сложенное полотенце и фарфоровая миска с дымящимся кипятком. Один из подсобных рабочих выкатил на сцену инвалидное кресло Сальери. Дэвид поставил поднос на круглый столик, взял завещание своего господина и отошел в глубь сцены, чтобы расписаться в качестве свидетеля. Сальери поднял с подноса бритву, вышел к рампе и обратился к зрителям со страстной речью.

— Amici cari [65] Дорогие друзья ( ит. ). . Я родился лишь с парой ушей. Только слыша музыку, я узнал, что Бог существует. Только сочиняя музыку, я мог Ему поклоняться…

За кулисами Джойс готовилась к выходу. Позади нее, дожидаясь своего финального появления, застыли Вентичелли.

— …принадлежать… покоряться… посвящать всего себя Абсолюту… В этом был весь смысл…

Морин Трой, хотя, в общем-то, не жалела о том, что скоро конец, ощутила легкую досаду. Ведь она окончательно убедилась, что этот парень играет итальянца. Как раз в ее вкусе. Темноволосый красавец и довольно пожилой, потому что, если верить программке, у него есть взрослая дочь, которая тоже участвует в спектакле. Пожалуй, спектакль оказался не таким уж скверным. Взгляды, которые бросал ее муж в сторону Калли Барнаби, не укрылись от внимания Морин, и она решила не отставать. Пожалуй, она познакомится с этим актером и напросится к нему в гости.

— …Теперь я сам стану призраком. Я буду стоять в тени, когда вы в свой черед явитесь на эту землю…

А на Калли большое впечатление произвел Моцарт. Явно неопытный и какой-то сумбурный, он все-таки исполнил свою роль энергично, с искренним чувством. Она поняла, что заинтересовалась этим актером. Сколько ему лет? Серьезно ли он занимается театром?

— И когда вы испытаете мучительную боль неудач и услышите насмешку недосягаемого и безучастного Бога, я прошепчу вам свое имя. Сальери — Святой Покровитель Посредственностей!

Тим в своей ложе сказал:

— Что верно, то верно.

Эйвери улыбнулся, а Гарольд принялся повторять про себя заготовленную послепремьерную речь. Том Барнаби по-прежнему ощущал приближение какой-то беды и никак не мог расслабиться в своем кресле. Разум мистера Тиббса окончательно покинул театр и блуждал по дремучему лесу, преследуемый демонами и волчьим воем.

— И в глубине своей скорбящей души вы будете молиться мне. И я вас прощу. Vi saluto!

Эсслин поднял бритву и стремительно провел ею себе по горлу. После нее остался ярко-красный след. Мгновение Эсслин стоял, непонимающе глядя на неожиданно побагровевшее лезвие. Потом пошатнулся и с неимоверным усилием выпрямился. На сцену жизнерадостно выбежала кухарка с подносом, на котором стоял завтрак. Сальери шагнул ей навстречу. Она взглянула на него, беззвучно разинула рот, уронила поднос и ринулась к своему господину, чтоб поддержать его. А потом издала вопль. Вопль неподдельного ужаса. И уже не могла остановиться. А по ее белоснежному воротнику и серой юбке струилась кровь.