Кэролайн Грэм - Смерть лицедея

Большинство актеров любят поругаться на сцене, и ссора между Сальери и женой Моцарта всегда выходила удачно. Китти вскричала: «Гнусное дерьмо!» — и кинулась на мужа с кулаками. Она находилась спиной к Дирдре, которая, таким образом, видела лицо Эсслина и с нарастающим ужасом наблюдала, как он схватил жену за плечи и тряхнул ее не с наигранной злобой, как на репетициях, а с диким бешенством, и его губы скривились. Вопли Китти тоже звучали по-настоящему, ее волосы золотистой волной разметались по лицу, а голова моталась туда-сюда с такой силой, что казалось, будто ее хрупкая шея вот-вот сломается. Потом Эсслин с такой силой отшвырнул жену, что она пролетела через всю сцену и врезалась в арку просцениума.

Дирдре в смятении взглянула на Колина. Ее рука потянулась, чтобы опустить занавес, но Колин помотал головой. Китти встала, с трудом перевела дыхание, глотнула воздуха, словно утопающий, сделала два шага и рухнула на руки Дирдре. Дирдре провела ее к реквизиторскому столу и подставила ей позолоченный стульчик. Потом осторожно усадила на него девушку, передала Колину свою папку и взяла Китти за руку.

— Как она? — прошептал Николас. — Что за чертовщина происходит?

— Это Эсслин. Не знаю… кажется, у него буйный припадок. Он ее чуть не растерзал.

— Господи…

— Можешь посидеть с ней, пока я принесу аспирин?

— У меня всего пара секунд.

— Тогда позови кого-нибудь из моих помощников. Китти… я на минутку, хорошо?

— Моя спина… ой… боже…

Дирдре побежала в женскую гримерную. Аптечки, которая всегда стояла на подоконнике, за вешалкой, на месте не оказалось. Дирдре принялась лихорадочно ее разыскивать, разгребая одежду актеров, в которой они пришли, — меховое пальто Розы, серый вязаный жакет Джойс, платья и юбки. Она опустилась на колени, расшвыривая по сторонам туфли и ботинки. Ничего. И вдруг она заметила аптечку. Та выглядывала из-за Розиной болванки для парика. Дирдре схватила коробку, достала баночку с аспирином и попыталась отвернуть крышку, которая упорно не поддавалась. Она не сразу поняла, что крышка с «защитой от детей», и на нее сначала нужно надавить. Вытряхнув три таблетки, Дирдре осознала всю бесполезность своих действий. Аспирин помогает от заурядных недомоганий. От головной боли, от повышенной температуры. А что, если у Китти поврежден позвоночник? Что, если с каждой секундой увеличивается опасность паралича? Дирдре смертельно перепугалась. Надо было не слушать Колина и остановить спектакль. Спросить, нет ли в зале врача. Она будет виновата, если Китти больше не сможет ходить. Дирдре отогнала от себя эту чудовищную мысль и забормотала: «Вода… вода». Вокруг беспорядочно стояли кружки и пластиковые стаканчики, все с грязным коричневым осадком на дне. Дирдре схватила первую попавшуюся кружку, сполоснула, налила воды и ринулась обратно за кулисы.

Со сцены до нее донесся голос Николаса. Стало быть, первая сцена завершилась, декорации сменили, и благополучно началась вторая сцена. Она отсутствовала дольше, чем ей показалось. Она поспешила к реквизиторскому столу, но стульчик, на который она усадила Китти, пустовал. Дирдре кинулась к Колину.

— Где она?

— В туалете, — одними губами ответил он.

Когда вошла Дирдре, Китти ходила взад-вперед по кафельному полу. Ходила с трудом, через каждые несколько шагов останавливаясь, чтобы расслабить плечи, но все-таки, слава богу, ходила. Дирдре протянула ей таблетки и кружку и услышала поток таких ругательств, каких не слыхивала за всю свою жизнь. То обстоятельство, что предназначались они для мужа Китти и Дирдре случайно угодила под обстрел, не слишком ее утешило. Она покраснела и тщетно пыталась унять Китти. Некоторые слова, которые та произносила, были знакомы Дирдре по тексту «Амадея», одно или два она видела на стене общественного туалета, который ей однажды довелось посетить, остальные были совершенно незнакомы. Среди них попадались такие затейливые, как будто Китти не могла излить свою злость в обычных ругательствах и была вынуждена изобретать на ходу новые, более мощные.

— Пожалуйста… — шепотом взмолилась Дирдре. — Зрители услышат.

Китти умолкла, а потом произнесла, понизив голос:

— Если он меня еще хоть пальцем тронет, я его убью к чертовой матери!

Скованной походкой она медленно вышла из туалета, оставив Дирдре с разинутым ртом и тремя таблетками аспирина на ладони.

Барнаби и Трой, как и остальные зрители, заметили, что во втором действии спектакля творится что-то неладное. И все это из-за актера, который играет Сальери.

В первом действии он исполнял свою роль вполне удовлетворительно, хотя и вяловато. Во втором действии все его тело словно бы преисполнилось взрывной энергии, которая просто рвалась наружу. Барнаби не удивился бы, если, хлопая в ладоши или стуча каблуками по сцене, Эсслин каждый раз высекал бы искру. Самый воздух, который его окружал, звенел от напряжения. Морин Трой подумала, что не напрасно пропустила очередную серию «Коронейшн-стрит» [62] Английский телесериал, выходит с 1960 г. , а Барнаби заметил краем глаза, как его дочь выпрямилась в кресле и подалась вперед.

Удивительное преображение Сальери отнюдь не спасло спектакль. Остальные актеры, вместо того, чтобы взаимодействовать с ним, как раньше (с различной степенью убедительности), теперь словно бы выключились из действия, осторожно двигались каждый по своей орбите и старались не встречаться с ним взглядом во время диалогов.

Николас ожидал своего выхода, глядя на ярко освещенную сцену. Его чувства были обострены, но он не беспокоился из-за этого. Даже стоя за кулисами, Николас откликался на заразительную энергию, которая исходила от Эсслина. Он чувствовал, как вскипает кровь. Он знал, что ничем ему не уступит, а может быть, и превзойдет. Его сознание прояснилось; тело трепетало от приятного предвкушения. Он вышел на сцену и не услышал, как император Иосиф шепнул ему:

— Берегись.

Но Николас не придал бы этому никакого значения, даже если бы и услышал. Он не намеревался осторожничать. Главнее всего для него была игра. Поэтому он бодро подошел к Сальери и, когда тот сказал: «Я со чувствую неудачнику» и подал ему руку, Николас радостно протянул свою. Эсслин тут же шагнул к юноше, заслонил его от зрителей, схватил за руку и принялся ее сжимать. Все сильнее и сильнее.

От боли Николас невольно разинул рот. В его руку как будто вонзилось множество невыносимо острых шипов. Эслин широко, по-шакальи осклабился. Когда Николас уже подумал, что от боли сейчас лишится чувств, Эсслин внезапно отпустил его и неторопливо направился внутрь сцены. Николас выдохнул из себя что-то, приблизительно соответствующее его следующей реплике, кое-как добрался до рояля и сел. Вошли Вентичелли, и Моцарт, у которого больше не было реплик в этой сцене, воспользовался возможностью осмотреть свою руку. Она уже распухла. Он тихонько, по очереди разжал пальцы. Тыльная сторона кисти была в худшем состоянии, чем сама ладонь. Вся она была покрыта мелкими кровоподтеками, а в некоторых местах кожа была просто содрана. Ощущение было такое, будто в руку вонзили множество чертежных кнопок. Когда сцена закончилась, он вышел за кулисы. К нему подбежал Колин.