Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Малка уверяла его в обратном, тетя Сарра отмалчивалась, бросая на девушку недоверчивые взгляды, и госпожа Гойдман решила навещать родственников только по большим праздникам, чтобы избежать разговоров.

В последнее время хлесткие и точные слова дяди Якова жгли раскаленным железом ее израненную душу, и она пришла к ним, когда боль стала нестерпимой и когда на горизонте замаячил человек, готовый освободить ее от ненавистного брака.

Дверь оказалась незапертой, вероятно, тетя Сарра недавно выходила во двор, как всегда наполненный бельем, плакавшими младенцами и особенным говором, посудачить с соседями, и Малка робко переступила порог дома, в котором выросла.

Яков, еще больше подряхлевший, совсем белый, сидел в старом кресле, просматривая газету, а тетя Сарра убирала со стола.

Нос Малки учуял запах фаршированной рыбы, и она сглотнула: никто так не умел готовить это блюдо, как ее обожаемая тетушка.

– Ой, девочка ты наша! – воскликнула хозяйка дома, увидев растерянную Малку. – Как давно я тебя не видела! Яков, да оторвись ты от газеты. Смотри, кто к нам пришел.

Старик положил на стол очки с толстыми стеклами и улыбнулся беззубым ртом.

– Надо же! – прошамкал он. – Не ожидал. Думал, ты теперь навещаешь стариков только по праздникам. И что ты имеешь нам сказать?

Малка потупилась. Тетя поспешила исправить положение. Толстой потной рукой, покачивая бедрами, она увлекла девушку к дивану:

– Садись, дорогая. Сейчас будем пить чай. Хворост у меня получился что надо.

Старушка довольно проворно для своей грузной фигуры поспешила в кухню, и Яков придвинул кресло к дивану.

– Ты пришла не просто так. – Его черные глаза сверлили молодую женщину, словно щупальца осьминога, тянулись в потаенные уголки ее души. – У тебя что-то случилось. Говори, что.

– Ничего. – Малка замотала головой, но не сдержалась и заплакала.

Растерянный мастер встал, обнял ее и погладил по голове:

– Ты пришла по адресу, девочка. – От него сильно пахло чесноком, и этот запах казался таким родным. Шепсель считал себя франтом, покупал контрабандные одеколоны, порой благоухал, как цветок, – и все равно был ей ненавистен. – Рассказывай все без утайки. Здесь тебя всегда поймут и плохого не посоветуют.

Женщина продолжала давиться рыданиями, не в силах вымолвить и слова, и тогда Яков начал сам:

– Знаешь одну притчу, моя дорогая? Однажды рабби увидел ученика, с аппетитом поедающего рыбу. «Скажи мне, юноша, – спросил он, – ты любишь рыбу?» Парень ответил утвердительно. «Если ты любишь рыбу, – воскликнул рабби, – тебе следовало бы позаботиться и о той, что находится на твоей тарелке: тебе следовало бы ее кормить и постараться сделать счастливой. Вместо этого ты ее уплетаешь». Пока ученик соображал, что ответить, рабби пояснил: «Очевидно, что ты не любишь рыбу. Ты любишь себя!» Скажи, тебе ничего не напоминает мораль этой притчи? Когда-то перед тем, как дать разрешение на ваш брак, я говорил тебе то же самое: «Шепсель любит себя больше, чем тебя». И вот тому подтверждение. Посмотри на себя, моя милая. Куда делась та девочка, которую я хотел видеть королевой? Ты одета в старое, штопаное платье, на тебе прохудившиеся башмаки. Скоро он заставит тебя продать все драгоценности, которые когда-то купил.

Малка открыла рот, намереваясь что-то сказать, но старый мастер замахал длинными ру-ками:

– Только не говори мне, что вы переживаете сложные времена. Мне ли не знать, сколько заработал Шепсель на своей афере? Он получал больше всех нас, больше меня раза в полтора только за то, что придумал способ одурачивать коллекционеров. Но даже я не жалуюсь на заработок. Ицкаху и Марии, твоим двоюродным брату и сестре, я купил по дому. Правда, неплохо? Поверь, у твоего мужа есть деньги, просто он не желает вкладывать их в тебя. Он скуп и мелочен, он всегда был таким, таким и помрет.

Малка взглянула на дядю полными слез прекрасными глазами:

– Но что же мне делать?

Яков дернул костистыми плечами:

– Это решать только тебе.

Малка встала с дивана и присела перед дядей:

– Скажи, а если бы нашелся человек, который смог бы осчастливить меня? Я бы плохо поступила, если бы бросила Шепселя? Когда-то ты говорил мне, что наши семьи славились крепостью.

Мастер отвернулся, чтобы она не видела его глаза, и бросил:

– У нас не приветствуются разводы, и тебе это известно. Но я знаю семьи, когда муж или жена бросали свою половину и строили новую семью без развода. Некоторые были очень счастливы. Зачем страдать, если можно быть счастливыми?

Впервые за все время разговора Малка улыбнулась и обняла старика:

– Спасибо, дядя.

Тетя Сарра вносила блюдо с хворостом.

– Уже и чайник закипел. Все к столу.

Дивногорск, наши дни

На выставку пришел весь город. Так, по крайней мере, показалось Игорю. Никогда он не видел столько людей в их городском музее.

Это можно было объяснить тем, что там особо и смотреть нечего: несколько картин известных русских художников, которые когда-то украшали дворянские усадьбы, и упоминание о паре-тройке знаменитостей, случайно оказавшихся в Дивногорске.

Разумеется, сокровища из Лувра попали сюда впервые, и напрашивался вопрос: как они вообще здесь оказались?

Неужели организаторы выставки решили проехаться по всем русским городам? К основной достопримечательности, тиаре Гойдмана, знаменитой на весь мир, они подошли, затаив дыхание.

Разглядывая золотую корону, больше похожую на воинский шлем, Игорь шепнул женщине:

– Ничего особенного, правда? Или я не разбираюсь в драгоценностях.

Женщина покачала головой:

– Она изумительна. Посмотри, какая тонкая работа. О ней пишут, что это подделка, но ее сотворил великий ювелир. Разве с этим ты не согласен?

Это замечание его неприятно поразило. В самом деле, он, образованный человек, не способен, что ли, оценить то, чем восторгается простая необразованная баба?

– Наверное, я не люблю подобные предметы. – Игорь еле сдержался, чтобы не сказать колкость. – Для меня она слишком громоздкая. Впрочем, может быть, я не так выразился. Но она не произвела на меня впечатление как пить дать.

– О-го-го! – прогремел над ним знакомый голос Витьки Плотникова. – Ну ты и сказал, дружище. Я вспомнил хохму про Раневскую. Ну, ты знаешь, как однажды какой-то господин ляпнул при ней, что «Сикстинская мадонна» не произвела на него впечатление. Артистка ответила, что «Мадонна» столько лет производила впечатление, что теперь ей самой можно выбирать, на кого производить впечатление, а на кого – нет.