Ольга Баскова - Тиара скифского царя [litres]

Друг отца, дядя Фима (ему уже, наверное, перевалило за восемьдесят), предложил молодым Гойдманам остановиться у него, в пустой квартире. Сам он планировал недельку пожить у дочери на окраине и понянчить внучат.

Гойдманы не возражали. Бросив саквояжи у дяди Фимы, немного приведя себя в порядок, они приоделись и вышли на улицу.

Любезный извозчик доставил их в кабак на Тираспольской, за что получил гривну и, довольный, сверх меры хлестнул свою гнедую кобылку.

Вскоре показалась и Тираспольская, отличавшаяся от большинства одесских улиц довольно размеренным и спокойным укладом жизни. Здесь по-прежнему было много доходных домов, вмещавших людей разных сословий и достатков.

Эти люди зачастую открывали свое «дело», как правило скромное, но вполне достаточное для сносного существования.

Вот почему на Тираспольской процветала торговля. Тут продавали туалетное мыло «Вера Виолет» и элегантные ботинки варшавской фабрики «Братья Кипер», «бессмертные» папиросы «Сальве» и фигурный кафель для печей, керосин Нобеля и «вечные» часы «Павел Буре», искрометное шампанское Vita Bohein и роскошные альбомы фирмы «Гранберг».

Ну и, разумеется, ни одна одесская улица не обходилась без трактиров с обязательной рыбой всех сортов.

Братья зашли в кабак и даже пустили слезу: им казалось, что они не были в родных местах долгие годы. Нечистые столы без скатертей, назойливые мухи, удушливый запах пива и рыбы – Гойдманы смотрели на все с восхищением.

Все это было частью их жизни. Кого только не видели стены этого слегка разбитного заведения! Хитроватые, себе на уме, селяне, прощелыги, приказчики, биндюжники, мелкие купцы, бандиты и опустившиеся испитые «из благородных» – с раннего утра и до поздней ночи наводняли кабак, где дух человеческих тел, подкисшей закуски и алкоголя не выветривался десятилетиями.

Сюда приходили и люди с неудачной, несложившейся судьбой, которые, стремясь выжить, часто попадали в цепкие руки уголовного мира. Портовый город, как и все подобные города, развивался параллельно с подпольными притонами разврата, публичными домами и целой индустрией древнейшей на земле профессии.

Братья уселись за стол у окна с жирными разводами на поверхности и заказали водку и малосольную сельдь.

Трактирный мальчишка в грязном фартуке быстро принес выпивку и закуску, и Гойдманы уже хотели приступить к трапезе, как услышали громкий разговор буфетчика с хорошо поддатым стариком.

Старичок, чинный, с гордой осанкой, с виду довольно приличный, облаченный в чистый, хотя и потертый костюм, стучал монетами о прилавок и требовал шкалик, объясняя, что умрет, если не похмелится, а хитроватый буфетчик с покрасневшим от гнева лицом почему-то отказывал.

Если бы братья не находились в таком прекрасном расположении духа, Лейба обязательно схватил бы старика за шиворот и вышвырнул из кабака, чтобы не мешал им спокойно отметить удавшуюся аферу.

Однако, испытав головокружение от успеха, старший брат и не помышлял выкидывать несчастного посетителя, особенно после первой рюмки. Ему, как и Шепселю, хотелось, чтобы все вокруг были счастливы.

Он подошел к прилавку, взял старика за локоть и громко сказал:

– Не спорь. Пойдем с нами. Мы угостим тебя шкаликом.

Строгий буфетчик, услышав эти слова, расплылся в улыбке. Пожилого посетителя он видел далеко не впервые и далеко не впервые пытался его выпроводить:

– Ой, благодарю вас, господин Гойдман. Я умолял небо избавить меня от этого несчастного. У него нет денег, а я не могу наливать ему за свой счет.

– Нет денег? – Лейба удивленно вскинул брови. – Но он предлагал тебе какие-то монеты. Они тебя не устраивают? Почему?

Буфетчик усмехнулся, показав бледные десны:

– А кого бы они устроили, господин Гойдман? Нет, вы посмотрите, что сует мне этот старикашка. Шо вы имеете сказать?

Старик торопливо спрятал монеты в карман и затрясся мелкой дрожью. Лицо побагровело, казалось, он вот-вот упадет в обморок.

Видать, несчастный нуждался в срочном возлиянии, и Лейба не стал смотреть, какие деньги он предлагал буфетчику. Гойдман-старший подвел его к столику, посадил возле Шепселя, и тот от души наполнил стаканы.

Незнакомец снял кепку, обнажив седую голову, и, перекрестившись, выпил водку залпом.

Братья переглянулись.

– Клянусь мамой, он знает толк в спиртных напитках! – Младший Гойдман, осклабившись, снова плеснул в сомнительной чистоты стакан водку. – Ну, расскажи, мил человек, кто ты и что и почему тебя не жалуют в нашем любимом кабаке?

Старичок снова опрокинул шкалик, вытер губы тыльной стороной ладони и улыбнулся, прошамкав:

– Благодарю вас, господа. Если бы не вы, болеть мне несколько дней. Знаете, какая проклятая болезнь – похмелье? И ведь ни один черт в Одессе не угостит просто так. Вас, благодетелей, сам бог послал.

Братья усмехнулись. Впервые их называли благодетелями, и это слово странно звучало из уст испитого гражданина.

– Как тебя звать-величать, облагодетельствованный? – шутливо поинтересовался Шепсель, и старик вдруг гордо выпрямился:

– Отставной ротмистр Сазонов, господа. Много лет прослужил верой и правдой царю и Отечеству, а теперь пребываю почти в нищете с маленькой пенсией, и каждый… – он погрозил кулаком буфетчику, не обращавшему на компанию никакого внимания, – каждый может меня обидеть. Верно, кто и что я есть сейчас?

Большой беззубый рот старика делал его похожим на рыбу, только что выловленную из воды, брошенную на песок бессердечными рыбаками и глотавшую воздух.

– Жаль, что не Сазанов, – фыркнул Шепсель. – Впрочем, в Одессе любят клички. Будешь Сазаном.

Ротмистр не возражал. Осушив третий стакан, он стал жаловаться на жизнь, и Лейба разом прекратил его излияния:

– Почему буфетчик не захотел брать у тебя деньги?

Отставной военный пожал худыми плечами, сунул в карман сухую руку и достал оттуда монету:

– А смотрите, господа, для вас не жалко. Да, это не такая монета, которой набиты ваши карманы, но настоящая монета. Скажите, почему несчастный старик не может заплатить ею за шкалик?

Он бросил ее в центр стола, и братья, как по команде, склонились над ней.

Оба узнали золотой карфагенский статер.

Шепсель потер враз запотевшие ладони, а Лейба, открыв рот, тяжело и прерывисто задышал, сам напоминая только что выловленную рыбу.

– М-м-м… много их у тебя? – Младший Гойдман вдруг начал заикаться, стараясь держать себя в руках и не слишком проявлять интерес к монете.