Мария Воронова - Из хорошей семьи

– Давайте обратимся в дежурную часть, пусть они проведут экспертизу, и вы увидите, что у меня в крови нет ни грамма алкоголя!

– А если я соглашусь, как тогда будете выкручиваться?

– Я с большим удовольствием пройду экспертизу!

– Да неужели?

– Да, пройду!

Крутецкий засмеялся:

– Дорогая моя Яна Михайловна, я человек добрый и мягкий и не хочу применять мер административного воздействия к молодой девушке, не выдержавшей тягот нашей действительно непростой службы и начавшей попивать от напряжения. Поэтому доказательств не надо, я своими глазами ясно вижу, что вы пьяны, и мне этого достаточно. На этот раз ограничусь предупреждением и настоятельным советом соблюдать трудовую дисциплину.

– Но я не пила! – Яна чуть не топнула ногой, так захлестнуло ее негодование. – И хочу доказать, что вы ошиблись.

– Простите, но у меня есть на что потратить свое время, кроме как на подтверждение очевидных фактов. Все, Яна Михайловна, засим разрешите откланяться.

Он почти вышел, но обернулся и, стоя на пороге распахнутой двери, громко произнес:

– Прошу вас взять себя в руки, Яна Михайловна, и не употреблять алкоголь хотя бы на рабочем месте и в рабочее время. Это никого до добра еще не доводило.

Слезы брызнули из глаз. Хотелось разрыдаться, как в детстве, но нельзя. После декламации Крутецкого это будет воспринято как пьяная истерика.

Яна подышала у открытой форточки, попила воды, смочила носовой платок водой из банки для кипячения воды и вытерла лицо. Надвинула шапочку пониже, а шарфик подняла до уровня носа и вышла осторожно, стараясь не попасться на глаза припозднившимся коллегам.

Завкафедрой приказал другому преподавателю провести занятие в его группе, а Евгению сказал, что в половине пятого их ждет у себя проректор по учебной части.

Понимая, что это начало конца, Евгений все-таки обрадовался неожиданно образовавшемуся окну и съездил домой, поменял белье и покормил маму обедом.

Хорошо бы переодеться перед визитом к высокому начальству, да не во что. Выпускной костюм где-то затерялся при переезде, да он бы, наверное, и не налез, потому что Евгений с тех пор несильно потолстел, но юной трепетной глистой быть перестал. Женился он в форме и потом из форменной же ткани нашил себе черных штанов на десять лет вперед.

У него было два приличных пуловера, несколько галстуков и много сорочек, и Евгений был совершенно доволен своим гардеробом. Иногда приходило в голову, что стоит обзавестись костюмом или хотя бы пиджаком, но это же надо или ходить по магазинам, ловить удачу, или искать выходы на хорошего портного, а сделать это простому человеку сложнее, чем контрразведчикам вычислить иностранного резидента, потом ездить на примерки, потому что если портной найдется, то жить и работать будет обязательно на другом конце города, а у Евгения нет времени. И денег, в общем, тоже. Так Евгений из года в год откладывал, а теперь не в чем предстать пред очи высокого начальства.

Раз нет костюма, стоит хотя бы побриться, и то ли свет был тусклый, то ли у него плохое настроение, но, глядя в зеркало, Евгений вдруг заметил, что постарел. Волосы еще густые, но не надо теперь приглядываться, чтобы заметить седину, и морщины у рта обозначились резче, а взгляд… Впрочем, взгляд давно такой.

Легкая сутуловатость от высокого роста превратилась в сгорбленность, даже плечи будто сузились и поникли. Когда-то ему говорили, что он вылитый Никитский из фильма «Кортик» в исполнении артиста Виторгана, и Евгений гордился этим сходством, но теперь оно, кажется, утрачено. Теперь он похож на никчемного мужичонку, мямлю, тютю и маменькиного сынка, каковым и является.

Тщательно выбрившись, он надел свежую сорочку, повязал самый красивый и самый сдержанный из своих галстуков, выбрал тот из пуловеров, который совсем почти не протерся на локтях от частой носки и поехал на встречу с высоким руководством.

На лестнице он встретил Варю. Судя по раздутому портфелю и хмурому виду, девочка возвращалась из школы. Евгений вежливо поздоровался, а Варя сказала: «Хм», – отвернулась, вздернув подбородок, и продолжила свой путь. Все-таки это врожденное женское умение – одним взглядом дать человеку почувствовать, какая он скотина и вообще лишний на этой планете.

За спиной хозяина кабинета на манер крыльев развевались бархатные флаги победителя соцсоревнований, и Евгению почему-то подумалось, что именно так должен выглядеть Люцифер на троне. Он улыбнулся, хотя момент для этого был явно неподходящий.

Владимир Яковлевич и завкафедрой уселись, а его оставили стоять, как школьника.

– Евгений Павлович, – проректор окатил его точно таким же взглядом, как давеча Варя, – оказывается, вы, поступая к нам на работу, утаили от отдела кадров важную информацию.

Евгений посмотрел на Владимира Яковлевича, но тот спокойно выдержал его взгляд.

– Все графы анкеты я заполнил в соответствии с действительностью.

– Да? Давайте посмотрим, – проректор открыл жиденькие картонные корочки его личного дела, – в графе «близкие родственники» вы указали супругу, Горькову Зинаиду Степановну. Почему?

Евгений пожал плечами:

– Потому что на момент приема на работу я был женат.

– А после, Евгений Павлович?

– А после развелся.

– Не подскажете ли вы нам причину, по которой распался брак?

– Простите, но это вас не касается.

– Ладно, допустим, – проректор кивнул, – тогда просто ответьте, почему вы не указали в анкете, что вашим отцом является не кто иной, как Павел Горьков, психопат-убийца?

Евгений стиснул зубы и промолчал.

– Отвечайте на вопрос, – вмешался завкафедрой.

– Потому что когда человек женится, то он обретает собственную семью, соответственно ее и указывает в анкетах, – процедил Евгений.

Проректор засмеялся:

– Ах, как удобно! А когда жена оказывается преступницей, то в анкете можно указывать родителей! Какие только уловки ни придумывают граждане, чтобы скрыть правду о себе. Евгений Павлович, дорогой вы наш, ну неужели вы не понимали, куда устраиваетесь? Это один из лучших вузов страны, выпускники его гремят по всему миру, неужели же вы не подумали, что не нужно к нам идти с таким пятном на биографии?

– А с каким, собственно, пятном? Я достойно служил, а сын за отца не отвечает.

– Так-то оно так, но законы генетики, извините, пожалуйста… – Проректор многозначительно скосил глаза.

– Ну так я к вам не размножаться пришел, а всего лишь преподавать марксистско-ленинскую философию.

Завкафедрой вдруг всплеснул руками и по-бабьи покачал головой:

– Вот именно, такой предмет! Святые для каждого советского человека понятия, и вдруг сын жестокого убийцы…