Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

– Мало ли что я могла сказать, – холодно-неприязненно посмотрела Мельниченко на Глафиру. – Подумаешь.

– Я и подумала, – кивнула Глафира, – и попросила следователя Лепина найти адрес вашей бабушки. И съездила к ней.

– Она бы ничего вам не сказала! – экспрессивно выкрикнула Екатерина.

– Она и не сказала, – пренебрежительно пожала плечами Глафира. – Зато ваши родные сестры рассказали много интересного про вас и про вашу бабушку, известную на весь район, а то и весь край травницу. О вашем с ней разногласии, по той причине, что она считала вас самой способной из сестер, но видела в вас недоброе начало. Однажды вместе со своей подружкой вы выкрали у бабушки какую-то настойку, при помощи которой отравили собаку соседа, потому что та мешала вам спать. Рассказали они и о том, что бабушка прогнала вас, приказав больше не появляться у нее на пороге. Но буквально неделю назад вы все-таки приехали к ней в гости, якобы чтобы помириться. Думаю, результатом такого «замирения» и стала склянка с вытяжкой или настойкой белладонны, которую ваша бабушка, страдающая гипертонией, принимала по каплям для понижения давления.

– Это полный бред! – воскликнула Катя. – Я не знаю, зачем вам понадобилось наговаривать и оскорблять меня. Может, потому что вы сами убили Туркаеву. Всем известно, какой у вас с ней был конфликт. А Гордеева съела что-то испорченное и сама отравилась. – И неожиданно прокричала с артистическим надрывом: – За что вы меня третируете? За что? Зачем это вам? Зачем?

– Ох ты ж господи, – простонала Глафира, морщась от очередной бездарной игры. – Прекратите, Катя, вы хоть и на сцене, но играть все же не надо, у вас плохо получается, особенно сейчас. Я не имею обыкновения унижать и незаслуженно обвинять людей. Я ничего не должна вам доказывать. Повторюсь: это дело полиции выяснять факты и собирать доказательную базу. Но я уверена, что они найдут и флакон с атропином где-нибудь у вас дома или в гримерной. Вот сомневаюсь я, что вы его выкинули, вот сомневаюсь. Как всякий дилетант, уверенный в своей исключительности и неуязвимости, яд вы сохранили и где-нибудь припрятали, наверняка подумав, что он может еще пригодиться. Результат вам определенно понравился, хотя он был и не тот, на который вы рассчитывали. Кать, – почти с сочувствием обратилась Глафира к девушке, – вы даже не понимаете, насколько просто доказать все, что я перечислила. В полиции работают далеко не глупые люди, специалисты своего дела, а современная криминалистическая экспертиза способна обнаружить даже молекулы вещества. Все докажут, все вещдоки найдут без особого труда. – И заключила твердым, холодным тоном: – Из-за своего психопатического желания достигнуть цели любой ценой, доказать всем свою исключительность, испытывая какое-то прямо сектантское наслаждение от своих деяний, вы убили прекрасную, великолепную актрису, яркую неординарную женщину, уровня которой вам никогда не достигнуть. Никогда, – повторила она с нажимом, – хоть вы тут всех вокруг перетравите.

– Вы ни черта не понимаете! – вдруг сорвалась на крик Мельниченко. – Ни черта! Элеонора была ничтожеством! Ничтожеством, презиравшим всех вокруг! Она называла других актрис кошками подзаборными! Она была просто стареющей стервой, кичившейся своей былой красотой! Она издевалась надо мной, принижала, оскорбляла!

– Какая у вас, однако, нежная душевная организация, прямо лесная фиалка на снегу, – саркастически заметила Глафира и, резко поменяв тон, акцентируя каждое слово, громко произнесла: – Вы. Убили. Человека. И вам это понравилось, вы чувствовали себя в тот момент всесильной. И намеревались хладнокровно и расчетливо убить еще одного человека.

– Потому что я должна была играть эту роль! Это был мой шанс! – раскрасневшись, продолжала кричать Мельниченко. – И ехать с ней на «Золотую маску»! Я! А не они! И вырваться из этого вонючего театра тоже должна была я, а не они!

– Высказали бы, предъявили свои претензии Тихону Анатольевичу, мне, актрисам, зачем же сразу убивать-то? – с тяжелой досадой ответила на эти вопли Глафира. – Ну вот вы их устранили с дороги, а я вас все равно не взяла на роль. И что? И не взяла бы ни при каких раскладах. Объяснила бы почему, если бы вы подошли ко мне и поговорили, признались, что хотите главную героиню. Что изменилось-то? – возмутилась Глаша. – Что изменилось, кроме того, что вы убили женщину и пытались убить другую?

Мельниченко не ответила, только буравила Глафиру пронзительным взглядом, видимо, должным передать какую-то сильную мысль.

Глафира развернулась и пошла к ступеням в углу сцены.

– Вы не понимаете! – прокричала Катя. – Я знаю, что…

– Екатерина Мельниченко… – монотонным голосом произнес Юрий Лепин, подойдя к девушке и ловко защелкнув на запястьях наручники. – …вы арестованы по подозрению в убийстве Элеоноры Аркадьевны Туркаевой и попытке убийства Гордеевой Натальи Игоревны. Все сказанное вами…

У ступенек Глафиру ждал Трофим, протягивая руку, чтобы помочь спуститься. Она благодарно приняла помощь, вложив в его ладонь свою ладошку. Он почувствовал, что девушка дрожит, притянул ее к себе, обнял, словно спрятал от всех «убийственных» страстей в кольце своих рук, и поцеловал в волосы.

– Ты молодец, – прошептал он. – Ты потрясающая женщина, Глафира Пересветова. Уникальная. Горжусь тобой. – Они стояли обнявшись, помолчали пару секунд. – Ты дрожишь, – снова целуя ее в волосы, шепотом произнес Разведов. – Переволновалась?

– Нет, – выдохнула в рубашку на его груди Глаша. – Это от сильного напряжения. И… мерзко все это. Даже говорить было мерзко, перечислять все факты, словно испачкалась.

– Ты была великолепна, но рисковала, слишком близко подойдя к ней, – мягко пожурил Трофим. – Она могла на тебя кинуться.

– Нет, – покачала головой Глаша, потеревшись лбом о его рубашку. – Не могла. Слабовата она для открытого нападения. Не тот характер.

– Вряд ли слабая личность смогла бы убить человека, да еще так, – возразил ей Разведов.

– Смогла бы, при определенных обстоятельствах, – не согласилась с ним Глаша. И, оторвавшись от его груди, обвела взглядом сцену и зрительный зал.

Зал безмолвствовал. Потрясенные столь неожиданным, громко-скандальным разоблачением люди застыли, осмысливая все то, что сейчас произошло на их глазах.

Катя? Катенька Мельниченко? Эта девочка-эльф? Худенькая, беленькая, голубоглазая, всегда улыбавшаяся нежной, робкой, чуть дрожащей улыбкой, – убийца?! Да ладно! Вы ничего не перепутали?

Облокотившись на ручку кресла, опустив лицо в ладонь, скорбно застыл художественный руководитель театра Грановский, а сидевшая рядом с ним за столом Верочка хлопала по-совиному глазами от полной растерянности и все крутила головой, будто высматривала кого-нибудь, кто растолкует ей, что произошло.