Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

Теперь четверо почти одновременно посмотрели на Грановского в ожидании ответа.

– Нет, – покачал тот головой, – не стал бы. Тут ты, Глафира, абсолютно права.

– Ну вот, – подтвердила Глаша. – Наверняка она бы так и пролежала там до утра. А это возможность скрыть следы преступления. Так, Юр?

Теперь четыре пары глаз выжидательно посмотрели на капитана полиции.

– Не совсем, – возразил Лепин. – Эксперты у нас крутые, да и следователи тертые. Но все же это, конечно, в какой-то степени затруднило бы раскрытие преступления. Как известно, люди очень быстро забывают обстоятельства и уж тем более какие-то мелочи. К утру бы ваши артисты и половины не вспомнили: кто с кем стоял рядом, кто откуда пришел и так далее. Поэтому и считается, что легче раскрывать преступление по горячим следам.

– Вот именно, – кивнула Глафира, – на завтра уже бы никто из наших артистов и близко не вспомнил, кто там был, кого не было, кто уходил-приходил, и вообще обстоятельства того дня. Но этот человек выстроил совершенно иную мизансцену вокруг места преступления. С моей точки зрения мизансцена какая-то балаганная: слишком нарочитая, прямо кричащая, из которой становилось очевидным, что преступник прямо-таки ненавидит Туркаеву. Вот от этих фактов я и отталкивалась. Понимаете, большинству людей нужен личный враг, чтобы не чувствовать виноватым в своих бедах и неудачах себя самого. Кому могла настолько мешать и у кого могла вызывать такую ненависть и зависть Элеонора Аркадьевна?

– По опросам свидетелей, – сообщил Лепин, – Туркаева не особенно церемонилась с людьми, многих оскорбляла и обижала, могла унизить при свидетелях и нажила более чем достаточное количество недоброжелателей. Простите, Тихон Анатольевич.

– Да что там, – вальяжно махнул рукой худрук, – у Эли был тяжелый, порой скандальный характер. Такое не скроешь.

– Недоброжелатели и злопыхатели изливали свои претензии к приме в словах и злых сплетнях в адрес Элеоноры Аркадьевны, не щадили ее и в Сети, но вряд ли кто-то из тех, кто много говорит и обличает, способен на убийство. Нет, тут была даже не просто ненависть, а жгучая зависть, желание занять ее место, отсюда и эта перестановка вещей на столике и пропавший амулет, – делилась Глафира. – Кто может занять место ведущей актрисы? Только другая актриса. Ни для кого не секрет, что художественный руководитель театра пригласил молодого режиссера, о котором много говорят после его нашумевшей постановки, с целью привлечь внимание к нашему театру и выдвинуть этот спектакль на премию «Золотая маска». Да и вообще выжать из постановки как можно больше рекламы для театра и его актеров. Это грамотный, хоть и немного рискованный ход, с моей точки зрения, поскольку я не набрала «имени», больших и серьезных наработок, гарантировавших бы успех при любом раскладе. Но Тихон Анатольевич рискнул, все рассчитав, и каждый актер в театре понимал, что это очень крутой шанс показать себя столичным критикам и мэтрам. – Она вздохнула, хлебнула чаю. – И, знаете, что самое гнусное: на фоне разыгрывающихся скандалов и преступлений вокруг спектакля он лишь набирает популярность, заранее объявленный критиками как скандальный и таинственный.

– Это нормально, Глаш, – пояснил Грановский. – Любой скандал, а уж тем более преступление вокруг спектакля или фильма гарантированно повышает спрос на него. Считай – чистейший административный восторг. – И добавил скорбно: – Если горе не касается лично тебя.

– Да, – кивнула Глафира, соглашаясь. – Я это к чему объяснила? К тому, что получается, что убийство – это борьба за главную роль. А вся эта инсталляция в гримерке говорит о том, что это сделала женщина. Мужчина вряд ли бы обращал внимание на такие мелочи, как вещи на столике, а цветы разложил бы только влюбленный, но тогда бы он придал погибшей благопристойный вид, не пожелав, чтобы ее видели такую. Ну или совсем какой-то свихнувшийся поклонник, отвергнутый любовник. Но эту версию я не рассматривала. Не монтировалась она тут, и все. И получается, что, во-первых, это сделала актриса театра, во-вторых, она претендовала на роль главной героини в новом спектакле и убийство – это ее бурная реакция на громкое заявление Элеоноры, что та сорвет премьеру. И третье, самое, на мой взгляд, главное: у этой актрисы очень дурной театральный вкус. А такие, как правило, и играют дурно. Вот я и начала перебирать в уме всех актрис, которых видела в репертуарных спектаклях. Выбрала трех. Мельниченко была номером один. Поскольку играла хуже всех. Дарование есть, ремесленности маловато, и это стремление форсировать, переигрывать какое-то прямо навязчивое у девушки. Разумеется, я не была уверена. Расспрашивала Зину Осиповну, работников театра про Катю, задавала всякие вопросы. А когда произошла попытка отравить Гордееву, тут у меня все и встало на свои места. Практически все, кого я расспрашивала, упоминали о травяных чаях и лечебных сборах Мельниченко. Осталось только уточнить некоторые детали, понаблюдать за ней на похоронах, не забывая и про двух других находившихся у меня под подозрением. Ну а когда старшая сестра Мельниченко рассказала о размолвках Кати с бабушкой, я почти убедилась в верности своих размышлений.

– И потащила меня к той бабушке, которая ничего тебе не сказала, – вставил Юра.

– Сказала, – не согласилась с ним Глаша и подколола его: – Я просто умею слушать.

– Не знаю… – расстроенно покачала головой Зина Осиповна. – Ну да, Катенька у нас склонна, что называется, заигрываться, прямо такая актриса, всегда в образе, ну фальшивила, пережимала, но потенциал в ней определенно есть. Да, характер неустойчивый, могла и вспылить, но чтобы она была способна на такое злодейство… Мне как-то не верится. Придумать, замыслить преступление, готовиться к нему – это же надо иметь определенный склад натуры, пригодный для этого. А Катя… – горестно вздохнула Зина Осиповна.

– М-да, – поддержал помощницу Грановский, – я тоже никак не могу свыкнуться с мыслью и поверить, что это Катя убила Элю. Мне эта девочка всегда казалась разумной, ей все можно было объяснить, она всегда была очень восприимчива и внимательна к моим наставлениям и урокам. А тут такое…

– Честно говоря, – призналась Глафира, – мне в этой истории тоже что-то не дает покоя. Словно я пропустила какой-то очень важный момент, не учла важнейшую деталь. Не заметила. Да и с Катей не все понятно до конца.

– Так, Пересветова, не начинай, – потребовал Лепин строгим, предупреждающим тоном. – Мельниченко на допросе дает четкие признательные показания. И, как говорит мой начальник, делает это с большой охотой, вдаваясь в подробности и детали. Там пол-отдела собралось и слушают, настолько она красочно повествует. К тому же, как ты сама ей сказала, экспертиза все докажет.