Татьяна Алюшина - Актриса на главную роль [litres]

– Похоже, народ крепко так накрыло твое триумфальное выступление, – прошептал Разведов на ухо Глафире.

– Да ну его такой триумф, – экспрессивно высказалась девушка.

– Ну что, домой? – предложил Трофим. – Отдых тебя явно сейчас не помешает. Или есть какие-то еще важные дела, кроме разоблачения преступника?

– Надо к Тихону Анатольевичу подойти, – ответила Глаша.

Быстро пройдя по проходу между рядами, одновременно вместе с ними к Грановскому подоспела верная Зина Осиповна.

– Я все знаю, – отрапортовала она Глаше, – мне уже несколько человек переслали видео с твоей разоблачительной речью, Глафира. – И поделилась впечатлениями: – Это шок. Просто шок.

– Пройдемте ко мне в кабинет, – подняв лицо из ладоней, распорядился Грановский, не желая обсуждать ничего на публике.

Поднялся из кресла, величественно развернулся и, более не произнеся ни слова, двинулся по проходу к дверям в сопровождении Зинаиды Осиповны.

Глафира взяла микрофон и объявила:

– Господа артисты, на сегодня репетиция окончена, все свободны. Жду вас завтра в одиннадцать утра.

– Кто будет играть героиню? – громко спросил Полонский.

– Вот завтра и посмотрим, Лев Андреевич. Большое спасибо за помощь и поддержку вам с Игорем Денисовичем.

Но пойти сразу же к Грановскому не удалось – подскочил деловой, необычайно довольный Лепин, потребовал подписать какой-то протокол.

– Ну ты, Глаш, даешь! Это ж надо, как ты ее раскрутила! – не удержался от восхищенного возгласа Юрий, не забыв подсунуть подруге протокольчик на подпись «по-быстрому». И призвал в свидетели стоявшего рядом Трофима: – И главное – мне ни слова, молчок. Что там надумала, что накопала… Партизанка. Даже к бабушке той поехали, я знать не знал, зачем ей какая-то старушка понадобилась.

Глафира подписывать документ не глядя отказалась, села за стол и внимательно прочитала документ, кое-что добавила, но в общем и целом с содержанием согласилась.

В кабинете Грановского остро пахло валериановыми каплями, чего отродясь не бывало – Тихон Анатольевич не терпел даже легкого намека на его возможные слабости, недомогания или возрастные проблемы, тем более столь откровенного. Но Зина Осиповна распахнула настежь окно, и запах быстро выветрился. Ощущение напряженности, витавшее в комнате, тоже понемногу развеялось.

– Садитесь, – широким хозяйским жестом махнул Грановский и, обращаясь к Разведову, позволил себе вопрос личного порядка: – Я так понимаю, вы близкий друг нашей Глафиры Артемовны?

– Надеюсь, что да, – улыбнулся ему Трофим, ослепляя своей бесподобной ямочкой на правой щеке.

– В таком случае, думаю, Глафира ввела вас в курс происходящих в театре событий?

– Да, Тихон Анатольевич, я рассказала Трофиму все, что у нас случилось, – ответила за Разведова Глафира.

– Тогда нет необходимости объяснять подробности происшествий, – кивнул Грановский и повторил приглашение: – Присаживайтесь. Попьем чайку, поговорим. У меня есть несколько вопросов к Глафире. – И, заняв центральное место за столом, распорядился: – Зина Осиповна, разливай чаек и присаживайся.

Только расселись, только отпили по глотку обжигающего, как всегда прекрасного, душистого чаю, как, коротко стукнув и не дождавшись ответа, распахнул дверь и вошел капитан полиции Юрий Лепин.

Никто из театральных таким нахрапом вламываться в кабинет худрука себе не позволял ни при каких обстоятельствах. А с полицейского капитана какой спрос? Только красноречивое неодобрение.

– Простите, что помешал, – без тени намека на сожаление повинился Лепин. – Я искал Глафиру Артемовну. Хотел задать ей пару вопросов.

– Зина Осиповна, – распорядился Грановский, – поставьте еще один прибор. – И к Юре холодно-официально: – Присаживайтесь, господин следователь, мы как раз для этого и собрались – задать Глафире Артемовне несколько вопросов.

– О-о-хо, – преувеличенно-тягостно произнесла Глафира.

– Да уж, – согласился Тихон Анатольевич. – Вот такие дела-то нерадостные.

– Глаш… – без церемоний, по-простецки, спросил Юрий и осекся, заметив быстрое неодобрительное переглядывание Грановского с его помощницей. Поспешил объяснить: – Мы с Глафирой и вашей Катюшей одноклассники. Вы меня, наверное, не помните, Тихон Анатольевич.

– Не помню, извините, Юрий, – проигнорировав отчество, ответил Грановский.

– Так вот, я хотел спросить: как ты вообще поняла, что это Мельниченко? А, Глаш?

И, схватив пирожок с большого блюда с закусками, сразу откусил половину.

– Именно об этом я и хотел у тебя поинтересоваться, – произнес Тихон Анатольевич. Ну так, для острастки, чтобы не зарывался нагловатый полицейский капитан, и еще раз обозначить, кто в этом доме хозяин.

– Как я уже говорила раньше, меня насторожила эта театральная показушность на месте преступления, – принялась объяснять Глафира. – Я очень хорошо запоминаю разные детали, на которые люди, как правило, не обращают внимания. Для меня это важно, чтобы понять человека, погрузиться в его мир, постараться увидеть его глазами, ощущениями, привычками. В гримерной Элеоноры Аркадьевны мне приходилось бывать несколько раз. Беседуя с ней, непроизвольно я отмечала всякие детали ее быта. К тому же все в театре знали о ее пристрастии к определенному порядку и как доставалось уборщицам, если они невзначай передвигали какие-нибудь предметы в ее комнате. А тут… – она отпила чаю из чашки под прицельными взглядами ее собеседников.

– Ты сразу заметила, что что-то не так? – подсказал Юрий.

– Ну не в то же мгновение, как обнаружила ее. Это, знаешь ли, все-таки шокирующее зрелище. – И, кинув быстрый взгляд на Грановского, добавила: – Извините, Тихон Анатольевич.

Тот только отмахнулся – чего уж теперь.

– Первым делом я обратила внимание на то, что ваза упала, разбилась и вода разлилась, а вот с розами вышла нестыковка. Совершенно очевидно, что не могли они так лежать, если бы упали вместе с вазой. Вот тогда и осмотрелась более внимательно, запоминая детали. Понимаете, получалось, что у преступника нашлось время, чтобы разложить цветы, кстати, очень тщательно разложить, переставить местами все предметы на гримерном столике и взять амулет. А ведь тот висел не просто так, болтаясь, а был надежно прикручен. То есть времени у злодея было достаточно. Тогда спрашивается: почему он не прибрал само место преступления, если был настолько хладнокровен, чтобы спокойно орудовать в комнате рядом с только что убитой им женщиной? Почему не придал ей позу сна? Мог ведь и пледом накрыть, подушку под голову подложить, ковер поправить. Ее смерть тогда бы обнаружили очень не скоро. Никто бы не посмел тревожить Туркаеву. Даже если бы Тихон Анатольевич заглянул к жене, вряд ли бы стал ее будить.