Анна Малышева - Железный лес

– Это герб вдовы. Видишь, ромб рассечен пополам вертикально? На декстере – половина герба мужа. На синистере – половина ее собственного девичьего герба. До замужества ее герб также представлял ромб, с ее собственным гербом. Иногда верхнее острие ромба венчал так называемый бант возлюбленной – довольно забавный бантик, он указывал на то, что перед нами герб девицы. Я тебе найду такой…

– Да не трудись, – отмахнулась Александра. – То, что ты описал, похоже на коробку с конфетами. Легко представить.

– Серьезно? – Игнат встретился с ней отсутствующим взглядом, взглядом фанатика, полностью поглощенного своей идеей. До него вряд ли доходило то, что свои замечания Александра щедро приправляла иронией. – Так вот, при жизни мужа герб женщины рисовался в форме щита, как мужской. Это бы все не представляло большого интереса, если бы не наличие так называемых геральдических наследниц. Вот тут для меня прямо раздолье. Поясню. Это женщина, имеющая право передавать родовой герб по наследству, если в роду нет наследников мужского пола. Тогда родовой герб помещается на щитке в центре щита. Если у старшей дочери, наследовавшей родовой герб отца, в браке также не было сыновей, ее старшая дочь наследует уже гербы отца и дедушки.

– А если и у этой старшей дочери родились одни дочки? – очень серьезно поинтересовалась Александра. – Тогда она наследует еще и герб прадедушки?

– Совершенно верно.

– Так никакого щита не хватит.

– Разделить щит можно на столько частей, сколько понадобится, как пирог, – отмахнулся Игнат и вновь взялся за папку. – Ну вот, а сейчас самое простое.

– Ты меня обнадежил, – фыркнула Александра. – Если не возражаешь, я сварю еще кофе. И давай поторопимся, у меня впереди очень сложный день.

… На кухне, стоя перед плитой и следя за уровнем воды в джезве, женщина старалась выбросить все мысли из головы. Так она поступала на перепутье, когда не знала, на что решиться. Правильное решение обычно появлялось из ниоткуда и выражалось не в словах и умозаключениях, а в смутной мелодии, которая как будто все приближалась и делалась яснее.

Когда Игнат только начал знакомить ее со своим наследством, у Александры было сильное искушение попросту выгнать его. То, о чем он говорил, было чистой воды авантюрой, да еще наверняка не такой уж безобидной, как он уверял. Но сейчас, во время краткой передышки, опуская молотый кофе, ложка за ложкой, в пузырящийся кипяток, Александра скорее чувствовала, чем понимала, что идея Игната ее задела. «Подделка документов карается законом, но я ведь буду копировать не документы, а рисунки гербов. То есть не буду, конечно. Даже не прикоснусь к кисти. Но если он продает клиенту подлинники документов, кто ему запретит? А если тот платит, то что тут такого? Покупает для коллекции. Просто так, для смеха. Предположим, какой-нибудь куриный король хочет повесить на стену в кабинете красивую картинку с гербом, чтобы указывать на нее гостям и небрежно говорить: «А, это герб моей бабушки, видите, у ее матери в браке не было наследников мужского пола, и бабушка унаследовала герб отца…» И как будто сразу меньше пахнет птицефабрикой. Да, это не так уж глупо… Но я в это не ввяжусь. У меня, к счастью, есть Маневич!»

Процедив кофе в керамический кувшинчик, она вернулась в комнату и вновь наполнила кружки. Игнат стоял у окна, отодвинув занавески, и смотрел на улицу. Бордовый шелк занавеси складками падал ему на плечо, придавая его породистому сухому профилю сходство с головой римского патриция.

– Я вот думаю, не бросить ли мне все это к чертям собачьим? – неожиданно произнес Игнат, не поворачивая головы. Казалось, его внимание прочно сосредоточено на том, что он видит в переулке, но когда Александра подошла к нему, то не обнаружила внизу, на мостовой и на тротуаре, ровно ничего примечательного. Рабочий день начался. Вдоль бордюров уже выстроились ряды машин, припаркованных так тесно, что между ними едва можно было протиснуться. Несколько пешеходов, которых она заметила в переулке, явно стремились как можно скорее его покинуть, торопясь по своим делам. Ей впервые пришла в голову мысль, что в этом переулке никогда ничего не происходит. «Он словно создан только для того, чтобы по нему проходили куда-то в другие места, где и начинается настоящая жизнь… А сюда никто не стремится, разве, чтобы сократить дорогу».

– Ну так брось эту затею, – она пожала плечами, подходя к столу, на котором уже были разложены новые рисунки. – Тебя не поймешь. То ты прямо полыхаешь от счастья, то вдруг такой упадок. Что ты хотел мне показать?

– Гербы незаконнорожденных, – вяло ответил Игнат, также подходя к столу. – Вот, три примера. Дети дворян и аристократов, рожденные вне брака, имели право наследовать герб отца. Но их гербы маркировались особыми знаками, чтобы отличаться от гербов законных сыновей. Никакого унизительного значения эта маркировка не имела – ее использовали в чисто практических целях, потому что…

– Потому что геральдика – точная наука, – кивнула Александра.

– Вот так называемый косой жезл , – указал Игнат. – Брусок, по диагонали пересекающий гербовой щит. Похож на перевязь. А вот еще два примера – по всей окружности герба волнистая кайма или наборная кайма из двух цветов.

– Очень симпатично, – признала Александра.

– Три мои козыря я тебе показал, теперь главный и четвертый, – подавшись вперед, Игнат оперся о столешницу расставленными пальцами обеих рук. Плечи вздернулись, голова глубоко ушла между ними, в позе появилось нечто паучье. – Специфика российской геральдики.

– А есть специфика? – удивилась Александра.

– Еще бы. В Россию геральдика пришла с многовековым опозданием. Это заимствованное явление. Геральдический язык в российской геральдике так и не был выработан полностью. Русские блазоны многословны, невнятны, зачастую неточно описывают герб. В итоге появились гербы, которые вообще невозможно точно описать не только геральдическими терминами, но и простым русским языком. Без иллюстрации такой герб даже представить себе невозможно. Ошибочные описания рождали ошибочные иллюстрации, на основе которых, в свою очередь, делались описания ошибочные уже окончательно. Понимаешь меня?

– Кажется, – медленно произнесла Александра. – Это дает известный простор тому, кто захочет воспользоваться ошибками. Так?

– В совокупности – так, – Игнат оторвался от стола и взял кружку. – И наконец, козырь последний, самый сильный. Когда человек покупает картину из-под полы, он хочет знать о ней всю правду. Он смутно чувствует, что ему подсовывают подделку. Он переживает. Ему не хочется оказаться обманутым. Так?