Алексей Биргер - Ведьмин круг

- Незачем. Дорога лучше лечит.

В тот вечер Высик проводил Плюнькину в Москву, помог ей взять билет на Сталинград, сесть в поезд. Сердце защемило острой болью, когда поезд, отходя от платформы, стал набирать ход, и она помахала ему рукой из окна.

Едва проводив поезд, он направился в рюмочную при вок­зале - и одной рюмкой дело не кончилось. Назад, в электричке, Высик ехал таким «хорошим», каким, наверное, прежде никог­да не бывал - на алкоголь голова у него была крепкая.

- Жестокий... - бормотал он, созерцая в окно хмурые осен­ние пейзажи. - Кто-то ведь сказал, что часто нужно быть жес­токим, чтобы быть добрым? И в конце концов...

В конце концов хмель выветрился, пока он ехал, а потом шел пешком. Высик завернул во флигелек ко врачу.

- Уф!.. - сказал он, проходя и тяжело опускаясь на стул, ког­да врач впустил его. - Дела!

- Наслышан, - отозвался врач. Он выдвинул нижний ящик комода и достал толстую книгу в простом картонном перепле­те. - Вот он, ваш гроссбух.

Высик махнул рукой.

- Это уже не важно. Раз я жив, и... и вообще.

- И вам даже неинтересно, что в нем? - удивился врач.

- Почему, интересно, - сказал Высик.

Он взял гроссбух и стал его пролистывать.

Много цифр, много мелочных подсчетов. Вперемешку записи типа «2 простыни, 3 наволочки от Никитичны» и «Вегин - отпущено - погашено», «Ишкин - отпущено - расход». То, как старуха уравнивала в правах каждую копейку, не важно, от чего полученную - от стирки белья за гроши или за отпуск морфия за большие деньги, и не важно, как потраченную - на пакет перловой крупы или «на довольствие работникам», как это у нее отмечалось, тоже многое говорило о ее характере. Даже то, что деньги головорезам, которые, наверное, боялись ее, как огня, - проходили у нее как нормальная зарплата - и пойди разберись, имеется в виду прополка огорода или убийство... Да, можно было с достаточной долей уверенности предполо­жить, из какого социального слоя она вышла, и какие безус­ловные стереотипы сызмальства настолько вколотили в ее хитроумную головенку, что никакие разумные соображения не могли их преодолеть. Такая женщина могла маскироваться как угодно, но не могла не проколоться на несвежей простыне, потому что в ней на уровне рефлекса засело, что нет хуже гре­ха, чем проделывать два раза одну и ту же работу, бессмыс­ленно растрачивая время и силы.

Внимание Высика привлекла одна запись: «Седьмое июня - годовщина сорока дней - отмечено». День убийства мужика, от­правленного под поезд. Высик лихорадочно перелистал странич­ки назад. Да, вот оно. «Седьмое июня - сорок дней - отмечено». День убийства стрелочников. Высик и раньше обращал внима­ние на совпадение дат, но ему в голову не пришло связать их с днем уничтожения банды. Все правильно, с двадцать девятого апреля по седьмое июня выходит ровно сорок дней. Поминки по Уклюжному. Кровавые сороковины - чтобы лучше помнили.

И еще одно Высик искал в этих записях. И нашел. «Ажги­бис - отпущено - на содержании». Иначе говоря, этот человек деньгами за морфий не расплачивался.

- Все правильно, - сказал Высик. - Старуха - настоящая глава банды, Ажгибис - предатель. Очень пригодилось бы, если бы меня не стало. Но я-то обо всем догадался намного раньше. Практически обо всем... кроме того, что дело вертится вокруг морфия.

- Когда же и как вы догадались? - полюбопытствовал врач.

Высик ненадолго задумался.

- Сразу после первой встречи с Марией, когда понял, что она - мозг всего дела, и Свиридов без нее - никуда, - прогово­рил он. - Во-первых, еще раз призадумался над той давней историей со Свиридовым. С каким тонким коварством была уст­роена западня, в которую он попался! Стиль интриги, не очень характерный для мужского ума... Но если предположить, что автором была жеишииа... Да, женская интрига! - подумал я. В конце концов, если женщина является истинной мозговой си­лой с одной стороны, то почему так не может быть и с другой? И в конце концов мне пришло в голову, почему я все время думаю о главаре банды «он»? Только из-за инерции языка, определив­шего слово «главарь» в мужской род! С равным успехом можно предположить и хитрую и умную женщину. Многоопытную, ус­певшую пожить хорошей жизнью...

- Такое почти невозможно...

- А почему невозможно? Тогда все сходится один к одному. Даже неуловимость главаря находит естественное объяснение. Кто подумает на бедную одинокую старушку? Старушку, вхо­жую куда угодно. Никто у нее не спросит отчета о передвиже­ниях и о том, с кем она встречается... Вот так.

- И что потом? - спросил врач.

- Потом?.. Потом, пытаясь поставить себя на место стару­хи, проникнуться, так сказать, ее психологией, я видел два ва­рианта дальнейших действий. Первый: старуха появляется че­рез день-другой, рассказывает с выпученными глазами, что ее держали невесть где и угрожали убить, чтобы она никому не поведала того, что ей известно. Наконец она, поклявшись на кресте, что никому ничего не расскажет, сумела добиться, что­бы ее отпустили. Она должна будет назвать какое-то имя. На­зовет того, кто к тому времени будет или мертв, или далеко и в безопасности: это, мол, он навестил ее и надоумил не стелить Деревянкину свежую простыню, чтобы легче было его уби­вать, а она - тяжкий грех! - послушалась его и ничего не ска­зала в милиции, потому что от страха в глазах потемнело... Расчет ясный. Что взять со старухи? Пожурят и отпустят. И будет она жить, как жила... Для этого варианта нужно заранее приготовить труп, пожертвовав кем-то из своих - или не из своих, - если старуха решит, что труп убедительней, чем не­кто, ушедший в бега.

Высик помолчал, потом продолжил:

- Второй вариант - более надежный. Исчезнуть и осесть под другим именем где-нибудь в другом месте. Можно совсем близ­ко, даже в Москве. Старушки все одинаковы. Хоть тысячу все­союзных розысков объявляй, а не сыщешь... Я бы на ее месте выбрал, конечно, второй вариант. Но, зная дерзость старухи, я процентов на восемьдесят был уверен, что она рискнет разыг­рывать первый.

Он опять помолчал. Врач слушал его, не перебивая.

- И еще. Старуха обязательно постаралась бы нанести в бли­жайшее время ответный удар, хотя бы для того, чтобы последнее слово осталось за ней. Таким, как она, невыносимы пораже­ния. Где, по каким людям, в каком месте этот удар будет нане­сен? - прикидывал я. Это зависело от того, какое желание в старухе возьмет верх: жажда личной мести, пусть даже во вред делу, или стремление сработать на пользу делу, устранив поме­хи в виде противостоящих ей опасных врагов. В одном случае эти устремления могли совпасть: устранив Плюнькину, она и жажду мести удовлетворит, и на пользу дела сработает. Но ведь был еще один человек, который находится в перекрестье двой­ного прицела старухи. И человек этот - я, Высик.