Александр Руж - Волчий камень [litres]

Зал продолжал заполняться людьми. Сесть было уже негде, желающие насладиться поединком двух звезд толпились в проходах между скамейками, выстраивались вдоль стен. Максимов, ерзая от нетерпения, то и дело поглядывал на хронометр.

– Двенадцать. Пора бы начинать.

Первым на помост поднялся высоченный, ростом не менее трех аршин, атлет в красном обтягивающем трико и с белокурой шевелюрой, ниспадающей на спину, как лошадиная грива. Зал встретил его восхищенным гулом и выкриками, позволившими Аните сделать вывод, что перед ней не кто иной, как чемпион Берлина Эрих Клозе.

– Он, – подтвердил Максимов, не сводя глаз с помоста. – Великолепно сложен, правда?

Глупо возражать против очевидных фактов. Да, Эрих Клозе был сложен на зависть многим из тех, кто сидел сейчас в зале. В ожидании соперника он расхаживал по помосту, время от времени вскидывая руки в кожаных перчатках и не без удовольствия внимая шуму собравшихся вокруг болельщиков. Поддержка ему была обеспечена более чем достаточная – о такой можно было только мечтать.

Хаффман запаздывал. На помост взобрались двое, оба в белых, плотно пригнанных к телу костюмах. Судьи, определила Анита. Они встали за канатами, у противоположных углов огороженного пространства. Вслед за ними появился еще один человек, в нелепых гаерских штанах и рубашке с манжетами. Он обратился к публике по-английски. Этот язык Анита знала хуже, чем французский, но все же в достаточной мере, чтобы понять смысл произносимых слов.

Гаер оказался распорядителем мистера Хаффмана. Он объявил, что сегодня – последний день гастролей великого боксера в прусской столице и что мистеру Хаффману чрезвычайно понравился оказанный ему здесь теплый прием. Сразу после боя с Клозе английский гость хочет преподнести здешней публике подарок – посредством жребия будут разыграны три пары перчаток, в которых мистер Хаффман одержал немало славных побед в Лондоне и других городах Европы.

Один из судей перевел слова распорядителя на немецкий, и зал разразился аплодисментами. Пока произносились речи, на помост поднялся невысокого роста человек с гладко выбритым лицом и короткой стрижкой. Верхняя часть его туловища была обнажена, широкая мускулистая грудь мерно вздымалась от глубокого, спокойного дыхания. Из одежды на нем были только туго перетянутые поясом короткие, до колен, штаны и такие же кожаные перчатки, как у Клозе.

– Хаффман! – с благоговением выдохнул Мак-симов.

Анита не нашла в знаменитом боксере ничего особенно выдающегося. Толстая шея, нарочито выдвинутый, для устрашения, подбородок, недобро прищуренные глаза. Обыкновенный драчун-задавака, каких немало в любой стране мира.

Публика, однако, встретила его таким ревом, что стены клуба, построенного, по словам Максимова, в середине прошлого столетия, вздрогнули и пошатнулись. Шут-распорядитель быстро убрался с помоста, и Хаффман остался один на один с противником. Клозе оказался выше его почти на две головы и производил куда более внушительное впечатление.

– Мне кажется, он уложит его одной левой, – шепнула Анита мужу.

– Кто кого?

– Клозе Хаффмана.

Максимов на это лишь снисходительно улыбнулся, дав супруге понять, что если она не изволит разбираться в боксе, пусть лучше помолчит. Анита не стала продолжать, тем более что соперники уже сошлись в центре образованного канатами квадрата и стояли теперь в шаге друг от друга, обмениваясь недружелюбными взглядами. Поединок вот-вот должен был начаться.

– Несправедливо! – бросил Максимов Аните. – У Клозе двенадцатиунциевые перчатки, а у Хаффмана десятиунциевые. Но Хаффман все равно его побьет!

Раздался звон медного гонга. Боксеры сразу преобразились: исчезла и холодная монументальность Клозе, и ленивая вальяжность Хаффмана. Исчезло вообще все показное – оба сделались одинаково подвижными, напряженно сжавшимися, оба мелко запрыгали по помосту, словно он жег им пятки. Зрелище было забавным и походило на пантомиму, одну из тех, при помощи которых бродячие артисты развлекают на улицах непритязательных зрителей. Анита даже хихикнула, но Максимов кинул на нее взгляд, полный укора и возмущения, и она поспешно прикрыла рот ладонью.

Публика не умолкала, зал сотрясался от топота ног. Сперва Аниту коробило такое чересчур плебейское проявление эмоций, но вскоре она перестала отвлекаться на звуки, поскольку ее вниманием завладело то, что происходило на помосте. А там гренадер Клозе вовсю наседал на коротышку Хаффмана. Удары сыпались градом, но лондонец совершал неуловимо быстрые движения, и кулаки немца пока что ни разу не коснулись его лица. Сам он при этом не спешил с ответными выпадами, используя перчатки только как прикрытие.

– Не думала, что твой Хаффман такой нерешительный.

– Глупая! – прорычал Максимов, впившись глазами в помост. – Он выжидает… Смотри!

Задор Клозе, увлеченно перемалывавшего воздух, нисколько не беспокоил Хаффмана. Лондонец зигзагами двигался по площадке, не позволяя прижать себя к канатам, и, пригнув голову, сверлил немца взглядом, точно хотел продырявить его насквозь. Публика в большинстве своем переживала за земляка, встречая каждый взмах его длинных рук оглушительными криками, но Анита видела, что лица бывалых бойцов, сидевших рядом с Максимовым, остаются мрачными. Ход поединка им явно не нравился.

Звук гонга разорвал многоголосье, и противники разошлись по углам. Тотчас возле Хаффмана возник распорядитель в рубашке с манжетами и стал обмахивать своего подопечного полотенцем. Около Клозе суетились сразу двое: вытирали его взмокшее лицо, совали в губы бутылку с водой.

Анита хотела спросить мужа, что он думает по поводу начала боя, но Максимов сидел хмурый, сосредоточенный, ушедший в себя, и она не решилась его потревожить.

Перерыв длился недолго. Снова гулко ухнул гонг, и Клозе с Хаффманом вторично сошлись в центре помоста. Второй отрезок поединка ничем не отличался от первого: Клозе по-петушиному наскакивал на Хаффмана, тот оборонялся. Публика разошлась не на шутку – гудела, подвывала, всхлипывала, – но боксеры вели себя так, будто совершенно не замечали того, что творилось вокруг. Каждый из них придерживался выбранной тактики, в характере поединка ровным счетом ничего не менялось. Тем не менее у Аниты возникло чувство, что это постоянство неустойчиво, что оно зыбко, как подтаявший весенний лед. Рано или поздно что-то должно было измениться, причем измениться внезапно. Именно оно, ожидание всплеска, держало ее в напряжении и постепенно затягивало в омут азарта, который уже давно овладел остальными зрителями.

Разноголосые выкрики едва не заглушили гонг. Хаффман вразвалку удалился в свой угол. Он выглядел свежим и бодрым, как до начала схватки, – в отличие от Клозе, который, поработав ветряной мельницей, похоже, выдохся: дышал судорожно и прерывисто, лицо его заливал пот, а руки дрожали от усталости.