Александр Руж - Волчий камень [litres]

– Я всерьез начинаю думать, мадам, что мое с вами общение вредит следствию, – проговорил Ранке раздраженно. – Мы не продвинулись ни на шаг, зато собрали обильный урожай трупов.

– По-вашему, я работаю на террористов? – вспылила Анита.

– Я этого не сказал. Однако наши доверительные беседы идут вразрез с принятыми в полиции порядками. Обстоятельствами расследования любых преступлений запрещено делиться с посторонними лицами. Мне не следовало забывать об этом.

На Фридрихштрассе Анита возвращалась в подавленном настроении. Максимов пытался ее утешить, но безуспешно.

– Ранке прав, – уныло произнесла она. – Я пошла на поводу у Самарского. Где гарантия, что его не подослала ко мне та же мадемуазель Бланшар?

– И после она явилась, чтобы тебя застрелить?

– Возможно, она и не собиралась этого делать. Очередное представление… Мадемуазель – великолепная выдумщица. Она придумывает изощренные сюжетные ходы для своих романов. Почему бы ей не попробовать применить сочинительские таланты на практике? Я запуталась, Алекс, совсем запуталась…

– Не грусти, Нелли. – Максимов снял с нее шляпку и погладил по голове. – Ты слишком увлеклась, тебе надо развеяться. Пойдешь завтра со мной? Хаффман против Клозе. Такого ты никогда не видела!

В любой другой ситуации Анита отвергла бы это предложение без раздумий, но сейчас на душе было так муторно и тоскливо, что она готова была согласиться на что угодно. Бокс так бокс. Это лучше, чем безделье, сопряженное с томительными думами, от которых все равно нет никакого прока.

Экипаж свернул на Фридрихштрассе и, проехав немного, остановился у крыльца. Максимов стал шарить по карманам в поисках денег, чтобы расплатиться с извозчиком. Анита взялась за ручку дверцы, собираясь выйти, но дверца распахнулась сама. Снаружи, на утоптанном снегу, стоял молодцеватый джентльмен в круглых очках, широком одеянии с пелеринами и слегка сдвинутом набок шерстяном берете. Он походил на романтического героя, объединившего в себе черты персонажей Шекспира, Байрона и Пушкина.

– Dios mio! – вскричала Анита, приглядевшись. – Владимир Сергеевич?

Самарский галантно подал ей руку и помог спуститься.

– Как вам мой маскарад?

– Magnifico! Из лондонского денди вы превратились в итало-француза.

– Я же говорил вам, что не боюсь полиции. Пускай себе ищут сутулого англичанина в котелке… Кстати, вместе с внешностью я сменил и фамилию. Для здешней публики я теперь Роберто Скьявелли, художник из Милана. Приехал в Берлин, чтобы сделать несколько этюдов Унтер-ден-Линден для своей будущей серии «Улицы великих городов».

– Вы еще и рисуете?

– Я делаю вид, что рисую. Этого достаточно.

Максимов расплатился с извозчиком и отпустил экипаж восвояси.

– Алекс, – сказала Анита, упреждая вопросы, – познакомься, это Владимир Сергеевич.

Она ничего больше не добавила, решив в обществе этого непонятного человека вести себя как можно сдержаннее. Максимов молча пожал Самарскому руку. Возникла неловкая пауза, никто не торопился продолжить разговор. Наконец Анита вспомнила о гостеприимстве.

– Не зайдете ли к нам, Владимир Сергеевич? На улице нежарко.

Приглашение не отличалось настойчивостью, и Самарский это, безусловно, заметил. Он поправил берет, делавший его похожим на достигшего средних лет Ромео, и промолвил:

– Признайтесь, Анна Сергеевна, вы на меня сильно обижены? Вы считаете меня лгуном или, того хуже, пособником мадемуазель Бланшар?

– Я не имею представления о том, кто вы такой на самом деле, – насупилась Анита. – По вашей милости Ранке записал меня в обманщицы.

– Это он сгоряча, не придавайте значения. Обида Ранке – пустяк по сравнению с тем, что может произойти в Берлине в ближайшие дни.

– Никаких террористов с бомбами в Аллее тополей не обнаружили. Полиция сбилась с ног, но время было потрачено впустую.

– Счастье, что все обошлось. Можете не рассказывать: я сам был сегодня в Пренцлауерберге, отстоял в Аллее весь обряд до самого конца. Агенты Ранке проявили похвальное рвение: у меня был с собой чемоданчик с красками, и меня аккуратно, под локоть, вывели из толпы, отвели в карету без опознавательных знаков, скромно стоявшую сбоку, и там дотошным образом обыскали. Правда, настоящий преступник, особенно если он действительно профессионал , мог это заметить и скрыться. Тем не менее к полицейским претензий нет – они сделали все, что было в их силах.

– Ранке это не утешает, – заметила Анита. – Меня тоже.

Самарский покосился на Максимова.

– Ладно, что уж теперь… Полагаю, ваш супруг осведомлен о том, какое отношение я имею к обсуждаемому нами вопросу?

– У меня нет секретов от Алекса, – ответила Анита, слегка покраснев.

– Я вас не осуждаю. Мне известно, что вы и ваш муж – люди надежные. Однако вы должны поверить, что и я вам не солгал. Логика подсказывала мне, что террористы изберут своей мишенью людей, собравшихся на Югендвайе, поэтому я и счел своим долгом предупредить через вас полицию.

– Ваше предположение не оправдалось.

– Не оправдалось. И это вызывает у меня противоречивые чувства. С одной стороны, я рад, что удалось избежать катастрофы, а с другой – сбит с толку. Не для того мадемуазель Бланшар и ее сообщники выкачивали из Либиха миллионы, чтобы отказываться от своих намерений. Времени у них остается все меньше и меньше. Чего от них ждать? И глав-ное – где?

– Послушайте, – сказал Максимов, которому надоело топтаться возле крыльца, – давайте войдем в дом. Беседа слишком серьезна, чтобы продолжать ее на улице. На нас уже пялятся из соседних окон.

Доводы подействовали – Владимир Сергеевич, поколебавшись, согласился зайти и выпить чашку чая. Втроем вошли в дом. Максимов, остановившись перед дверью квартиры, хлопнул себя по карманам.

– Ключ-то я не взял.

– У меня тоже нет, – сказала Анита (ей не хотелось при Самарском извлекать из ридикюля хитрую максимовскую отмычку). – Позвони, Вероника, наверное, уже дома.

Максимов стал вертеть рукоятку, и из-за двери послышалось знакомое сипение, оформившееся в неизбежного «Августина». Заученная шарманкой мелодия прозвучала полностью, однако дверь никто не открыл.

– Значит, еще не вернулась, – проговорила Анита с досадой. – Придется подождать.

– Я здесь, Анна Сергевна, здесь я! – донесся с лестницы голос запыхавшейся Вероники.

Она только что вошла с улицы и, путаясь в подоле, бежала наверх, держа в руке лукошко с купленными в лавке продуктами.

– Немцы, они ж такие непонятливые! Покуда растолкуешь, что тебе надо… Языка-то ихнего я не разумею… Ой, здрасте!

Последнее относилось к Самарскому. Он счел должным ответить на приветствие служанки легким поклоном. Вероника не узнала в нем того незнакомца в котелке, который преследовал ее у полицейского участка, и, подбежав к двери, загремела ключами.