Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— Хочешь выпить? — с холодной прямолинейностью спросил Борис, хотя я сильно подозревал, что присутствие этого паренька, который, если судить по более светлому оттенку кожи, скорее всего был мулатом — действовало ему на нервы.

— Выпью… да, выпью… — Роже жестикулировал, как завзятый паяц, его мимика была многозначна, и никогда взгляд не останавливался на собеседнике, он скользил, менялся, как цвет кожи у хамелеона, и я почти физически ощущал, что на самом деле он совсем другой, не тот, каким казался.

Опрокинув совсем по-русски стопку водки, Роже осклабился, его чуднáя мимика стала более медленной, и я всерьез начал подумывать о том, что парень может сильно спутать мне карты, если его целью является даровая выпивка.

Но, к счастью, в зале появилась симпатичная курчавая мулатка, сделавшая Роже доверительные знаки. Его внимание сразу переключилось на соплеменницу по крови, мгновенно забыв о нашем присутствии.

— Амазонка, честное слово… — с видимым облегчением произнес Борис, наблюдая за воссоединением парочки.

— Что это за тип? — спросил я, разглядывая чернокожую диву, одетую не в пример своему дружку вполне прилично, с тонким пониманием нюансов моды.

— Учился здесь… потом женился на русской, у них есть ребенок… — флегматично рассказывал Борис. — Честно говоря, я точно не знаю, на что он живет, но подозреваю, что приторговывает чем придется… в совдеповские времена он мотался по Европе, у него там куча друзей и родни… Сам он, кажется, из Сенегала… кто-то из его родителей — белый, может быть — отец?.. Почему-то он умудряется обойти эту тему, хотя обо всем другом будет рассказывать до бесконечности.

— Она в самом деле похожа на амазонку, — сказала задумчиво Валери. — Я где-то читала, что в Новой Гвинее есть племя женщин-амазонок… в брачный период они находят себе мужчин… потом бросают их, рожают детей, девочек оставляют в племени, а новорожденным мальчикам, оставленным в хижине, подбрасывают кобр…

— Хорошенький обычай… — усмехнулся Борис, разливая водку по стопкам. — Вполне в духе феминизма. Счастье, что я родился не в Африке.

— Послушай, а ты помнишь Ашенбаха? — внезапно спросил я Бориса, внимательно следя за выражением его лица.

— Ашенбаха?!.. — от меня не укрылось его беспокойство, мелькнувшее в глазах, затянутых дымком алкоголя. — О ком это ты?

— Я думал, ты сразу вспомнишь… у нас на курсе учился парень, сходивший с ума от фильмов Висконти, кроме того, он, как и ты, любил оружие… Вспомнил?

— Да… да… — Борис выглядел растерянным. — Его звали Олег… он умер на какой-то съемной хате, говорили, что его убили… а почему ты вспомнил о нем?

— Так, просто… — я готовился долго, очень долго, если это и был театр, то театр Ионеско. — Просто вам обоим нравилась одна и та же девушка… Она и называла его Ашенбахом, а еще она говорила мне, что никогда не ляжет в постель с человеком, у которого глаза, как у мертвой рыбы…

— Что-то ты сегодня, Саша, мрачновато настроен… — Борис выпил водку, поставил пустую стопку перед собой и несколько секунд не отрываясь смотрел на кого-то в зале.

Конечно, он понял мой скрытый намек. Ведь девушкой, которая нравилась Ашенбаху, была Рита. О том, что она нравилась и Борису, я узнал совсем недавно.

— Мы сейчас в «Орхидею»… — проговорил Борис, не глядя на меня. — Там хорошая программа. Идешь с нами? — Нет. У меня еще остались кое-какие дела…

Домой я возвращался тем же путем, что и накануне. Но сейчас мне нечего было опасаться. Ведь бомба не попадает в одну и ту же воронку. Хотя, как знать? В «Дикой орхидее» идет хорошая программа. А его автомобиль находится в гараже. Вот именно. Я чувствовал, что мне просто необходимо осмотреть его машину. Конечно, это потребует времени, но я обязан это сделать. На темной улочке в этот раз меня действительно никто не ждал. И на какое-то мгновение все вчерашнее представилось осколком тяжелого, дурного сна… Я хотел бы в это поверить, очень хотел бы…

На скамейке во дворе сидел мужик, в котором, приблизившись, я узнал Пальшина. Увидев меня, он поднялся, протягивая руку для пожатия.

— Александр, рад тебя видеть… — говорил он сбивчиво, держа в левой руке бутылку пива. Он был пьян намного больше, чем я. — Извини… я помню про должок… скоро отдам…

— Не беспокойтесь, Виктор Сергеевич, — поспешил я умерить его возможные пространные объяснения. — Деньги у меня есть.

— А знаешь, Александр… меня сейчас жена из дома выгнала… — Он взмахнул обеими руками, проливая пиво из бутылки на землю, в это мгновение похожий на странное чучело в своей неизменной куртке-аляске из дореформенного времени, когда еще никто и понятия не имел о таких вещах, как «шоковая терапия», «макдональдс», «офшор» и «демократия по-новорусски». Он весь остался там, в том стирающемся в сознании времени и никак не хотел приживаться здесь.

— Как это выгнала? — спросил я, понимая, что этой темы сейчас избежать невозможно.

— Да вот так… — Пальшин отхлебнул из бутылки и продолжил. — Иди, говорит, куда хочешь… Нет, ты понял, Александр? Иди, куда хочешь… Вот так просто… Ночь, полночь, осень на дворе… хорошо еще, у меня на пиво осталось немного. Хочешь, выпьем?

— А знаете, Виктор Сергеевич… — Мне в голову пришла одна идея. — Пойдемте сейчас ко мне домой. А завтра видно будет.

— К тебе? Домой? — Пальшин словно пробовал это слово на слух. — А ты же один живешь?

— Вот именно, — подтвердил я. — Места двоим хватит.

— Ну, тогда это… Александр… может, еще чего возьмем?

— Возьмем, — я полез в карман и достал смятый полтинник. — Пивка, пожалуй… я много не буду…

— Заметано, — кивнул оживившийся Пальшин, забирая деньги. — Так я сейчас, скоро… поднимусь к тебе…

Он исчез в темноте, как будто его и не было. Я пошел к дому, какая-то тревожная мысль крепко засела в мозгу, но я никак не мог ухватить ее, в той мутной взвеси, что витала сейчас в моем сознании, было очень трудно различить что-то безупречно логичное. Какие-то бесформенные обрывки, куски, пугающие, отталкивающие и притягивающие одновременно. Я знал безусловно только одно: если сила воли оставит меня — я обречен…

Пальшин пришел ко мне домой с несколькими бутылками пива. Я разогрел отварную картошку, открыл банку сардин. Мы сели за стол, переговариваясь. Пальшин, конечно, говорил больше. Что-то о жене, о шабашках, о каком-то таинственном Владиславе Георгиевиче, который должен помочь ему на днях, потому что у него большие связи… В один из моментов я вдруг почувствовал, как невидимая рука снимает с моей души тяжкий груз, я чувствовал облегчение, недавние события ушли куда-то на задний план, я возвращался к той беспечности, еще месяц назад составлявшей некоторую, очень ценную частицу моей жизни. Разговор с Пальшиным возвращал меня к самому себе, это оказалось так просто…