Сара Фокс - Оладья гнева

Из-за слез я стала хуже видеть. Горло перехватило, стало трудно дышать.

– Прости, милая, – сказала Гвен, – я не хотела тебя расстраивать.

Я покачала головой:

– Ничего, все в порядке. – Но слезы остановить не удавалось. Я встала из-за стола и сказала:

– Извините, я на минуту.

Я бросилась по коридору к передней части дома, не желая плакать перед всеми.

Добравшись до прихожей, я остановилась и села на лестнице, ведущей на второй этаж. По крайней мере, там меня не было видно.

Слезы катились по щекам. Я сложила руки на коленях и положила на них голову. Я пыталась перестать плакать, но ничего не выходило. Как будто прорвало плотину, и печаль и слезы, копившиеся последние два дня и последние несколько лет, вырвались наружу.

Кто-то прошел по коридору и остановился передо мной. Через секунду рядом со мной сели, но лица я не поднимала. И так было ясно, кто пришел.

Бретт положил мне на спину руку, пытаясь утешить. Сразу стало немного теплее. Он несколько раз провел по моей спине ладонью, и мне стало спокойнее. Слез стало меньше, и наконец я совсем перестала плакать. Вытерев мокрые щеки, я вздохнула и медленно выдохнула. Я села как следует, но опустила подбородок, чтобы волосы закрывали лицо от Бретта.

– Извини, – сказала я, снова вытирая влажные щеки.

– Ну что ты. – Бретт убрал руку с моей спины. – Вот. Я тут принес. – Он протянул мне коробку с салфетками.

Я улыбнулась, несмотря на то, что совсем недавно мне было невыносимо грустно:

– Спасибо.

Вытащив из коробки одну салфетку, я вытерла глаза и нос. Я смяла бумажку в левой руке и уставилась в пол, все еще скрывая лицо от Бретта.

– Извини, что расклеилась, – сказала я. – Но все так навалилось.

– Это понятно. – Бретт убрал волосы от моего лица и спрятал их за ухом.

– У меня все глаза опухшие. – Я подняла руку, чтобы снова скрыть лицо за волосами.

Бретт взял мою руку и осторожно потянул ее вниз:

– Все у тебя хорошо с глазами.

Я робко улыбнулась, а сердце в груди билось изо всех сил. Бретт не отпускал мою руку, и я подумала, что он наверняка почувствует мой бешеный пульс. Но даже если так, мне не хотелось, чтобы он отпускал мою руку. Наши пальцы переплелись, и мы так и сидели.

– Я и правда очень много работала, – сказала я после краткого молчания. – Так было проще после… – Я глянула на Бретта. – Ты знаешь, что случилось?

– Нет. Но если ты не хочешь об этом говорить, то не надо.

Я покачала головой:

– Я хочу.

Мой ответ удивил меня. По опыту я знала, что откровенность часто отталкивает людей. Бретта мне отталкивать не хотелось, но в то же время я поняла, что мне не хотелось ничего от него скрывать. Я обратила внимание, что мы все еще сидим, взявшись за руки, и наша близость дала мне сил. На это ушло всего мгновение, и вскоре я достаточно успокоилась и начала рассказ.

– Мой отец умер до моего рождения. Когда мне было семнадцать, мама вышла замуж за моего отчима. Его первая жена умерла от рака пять лет назад, и у него было двое детей: Шарлотта и Дилан. Им было восемь и шесть лет, и это были прекрасные ребята. Я любила их безумно. – На губах у меня появилась было улыбка, но тут же исчезла. – Четыре года назад отчим поехал с Шарлоттой и Диланом в горы – кататься на лыжах. Они попали под оползень, пара здоровых булыжников попала прямо в машину. – Я замолчала, потому что из глаз снова потекли слезы.

Бретт сжал мою руку и провел пальцем между костяшками. На секунду или две я закрыла глаза, пытаясь взять себя в руки. Затем я снова их открыла и закончила рассказ:

– Отчим и Дилан погибли на месте. Шарлотта умерла через три дня в больнице.

После моих слов повисла тяжелая тишина. Свободной рукой я схватила другую салфетку и промокнула слезящиеся глаза. Наступило молчание, и все внутри меня сжалось.

Бретту из-за меня, наверное, было неловко. Он, скорее всего, хотел бы сейчас быть где-то в другом месте и с кем-то другим.

Мне было страшно смотреть ему в глаза, но я случайно все же взглянула в его лицо.

Казалось, он борется со своими чувствами. В его глубоких голубых глазах – печаль, между бровями залегла складка.

– Мне очень жаль, Марли, – мягко сказал он, нарушая тишину. – Я понятия не имел, через что тебе пришлось пройти. Я бы хотел, чтобы такого в твоей жизни никогда не было.

Он еще раз сжал мою руку. Я в ответ сжала его, испытывая облегчение и благодарность.

– Наверное, в некотором смысле с тех пор я прячусь от мира. Думаю, Джимми это понимал.

– Может, он хотел, чтобы у тебя было безопасное место, где ты сможешь из этого укрытия выйти?

На глаза начали снова наворачиваться слезы, но на этот раз я сдержалась.

– Может, ты и прав.

Мы посидели вместе еще минуту или две, держась за руки, но не разговаривая.

В конце концов я выпрямилась и глубоко вздохнула.

– Думаю, на сегодня мне достаточно общения. Пойду обратно к дому Джимми, – сказала я.

– Я провожу тебя до дома, – Бретт отпустил мою руку и встал.

– Передашь остальным мои извинения?

– Тебе не за что извиняться, но как скажешь.

Я кивнула:

– Спасибо.

– Я только предупрежу остальных, что мы уходим.

Бретт пошел на кухню к семье, а я осталась на лестнице. После этих внезапных слез я была истощена. Несмотря на усталость, из-за которой мыслила я не совсем ясно, я все-таки отметила, что Бретт видел меня в совершенно разбитом состоянии, с припухшими глазами, но его это совсем не оттолкнуло. Наоборот, он, кажется, искренне беспокоился обо мне и переживал.

В груди засаднило, стоило подумать, что через несколько дней надо возвращаться в Сиэтл. Наши руки с Бреттом сомкнулись так легко и естественно, и я совершенно точно знала, что уехать из Уайлдвуд-Ков мне теперь будет совсем непросто.

Мы шли по городу в уютной тишине. Наступила тьма, но луна, светившая высоко в небе, давала достаточно света, чтобы идти по набережной. Только когда мы дошли до дома Джимми, я поняла, что что-то забыла.

Я остановилась и хлопнула себя по лбу:

– Салатник.

Бретт коснулся моей спины, чтобы подтолкнуть меня вперед:

– Не беспокойся. Я завтра принесу.

Ничего не сказав в ответ, я открыла парадную дверь нашего викторианского дома. Зайдя внутрь, я включила свет в прихожей, но через порог не переступила. Луч желтого света вырывался из открытой двери, и я видела лицо Бретта.

– Спасибо, – сказала я. – За приглашение на барбекю и за… – Я пыталась отыскать подходящие слова, но они не находились.

– Не за что.

Какое-то мгновение мы оба молчали. Звук разбивающихся волн доносился с пляжа, и на одной из елей гудела сова. Прохладный ночной воздух проникал через мою одежду, и мне стало холодно. Я вздрогнула.

– Иди внутрь – тебе холодно, – сказал Бретт. – Ты как, в порядке?