Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

– Я практику по военным преступлениям знаю не очень хорошо.

Гортензия Андреевна сухо улыбнулась:

– Вот именно, военные преступления, а не просто работа на немцев, на которую люди соглашались, чтобы выжить. Среди них, кстати, многие были связаны с партизанами, практически в каждом городе было организовано подполье… Даже находясь среди фашистских захватчиков, люди сражались за свою страну. Но были и другие, трусливые, жестокие твари, которые, пока их братья проливали кровь на фронте, издевались над людьми в немецком тылу. Они такое творили, что внедренные к ним наши агенты не выдерживали, сходили с ума или кончали жизнь самоубийством. Под немцами эти мрази были смелые, а теперь готовы на все, чтобы правда об их преступлениях не вышла наружу, поэтому, как только я заподозрила, что все трое могли быть убиты, потому что вышли на след карателя, то сразу простилась с вами, чтобы не подвергать вас опасности.

– Очень любезно с вашей стороны.

Гортензия Андреевна усмехнулась и собрала готовые полоски бумаги на манер вязанки хвороста.

– Вы хотите знать, что заставило меня передумать? Расскажу. После разговора с вами я стала думать, как обратиться в соответствующие органы, чтобы мою информацию взяли в разработку. А вот не надо смеяться, Ирина Андреевна! Вопреки вашим стереотипам, в КГБ далеко не всякий бред сумасшедших старух принимают за чистую монету. Но слава богу, что я не успела никуда сообщить, потому что сегодня утром мне позвонила девочка Катя и сказала, что Красильникова называла фамилию «Малиновский»!

– И?

Гортензия Андреевна встала и быстро заходила по комнате.

– А это матерый враг! Матерый! Куда опаснее, чем самый жестокий коллаборационист. Девочка Катя, да и мы с вами, в безопасности ровно до тех пор, пока он не знает, что мы вышли на его след.

– А мы вышли?

– Сейчас не до шуток, Ирина Андреевна. И психиатрическую бригаду вызывать тоже пока рановато.

– В мыслях не было.

– Тогда открою вам одну тайну: во время войны я служила в Смерше.

– Правда?

Гортензия Андреевна кивнула:

– Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы нас не расформировали в сорок шестом году… Но сейчас не об этом. Я сразу обратила внимание, что Красильниковы и Михальчук находились в оккупации в Орловской области, где было не только очень сильное подполье, нанесшее существенный урон врагу, но и довольно долго располагалась абвергруппа-107. Кроме того, там из коллаборационистов была сформирована мощная тайная полиция, которую называли «Русским гестапо». Страшные вещи творились…

Гортензия Андреевна прерывисто вздохнула, и Ирина, чтобы дать ей успокоиться, вышла на балкон взглянуть на детей.

Егор играл с ребятами, а Кирилл медленно прохаживался с коляской по периметру двора. Он говорил, что это помогает ему писать стихи.

В весенних сумерках детский смех разносился особенно звонко. Обычный мирный день мирного года, захламленный мелочными тревогами, разочарованиями и обидами. А ведь это счастье, что не воет сирена, предупреждая о налете, муж катает колясочку, а не лежит в окопе с простреленной головой, дети сыты, и никто не ворвется в твой дом, не забьет, не запытает до смерти…

Люди так привыкли к мирной жизни, что она уже не воспринимается как счастье. Да, тот психиатр на суде правильно сказал, что призывы начальства к героизму подчиненных это плохая риторика. И что героизм вытекает из чужого идиотизма – тоже верно. Но когда человек считает, что мирного неба над головой ему мало – он унижает себя.

– Чайку хотите?

– Ради бога, Ирина Андреевна, не будем отвлекаться на условности этикета. Вот поймаем негодяя, тогда и попьем.

– Простите?

– В общем, услышав данную фамилию, я немедленно поехала к своему бывшему начальнику. Он очень стар и немощен, больше скажу, его считают маразматиком…

– Ну отлично!

– Не перебивайте меня, пожалуйста. Я тоже сомневалась, что он сообщит мне что-нибудь полезное, но когда человек погружается в бездну старческого безумия, профессиональные навыки он утрачивает в самую последнюю очередь. Я, например, точно знаю, что, когда впаду в полный маразм, буду способна вести уроки еще как минимум год. Курица же бегает без головы…

Гортензия Андреевна засмеялась, а Ирина развела руками, не зная, что на это можно необидное ответить.

– В общем, услышав фамилию «Малиновский», начальник дал мне исчерпывающую справку. Федор Сергеевич Малиновский сдался в плен в сорок первом году и добровольно согласился сотрудничать с фашистами, мотивируя это тем, что его отец, священнослужитель, был расстрелян большевиками, и за это он ненавидит советскую власть. Он прошел разведывательно-диверсионную подготовку в абвергруппе-107, после чего его неоднократно забрасывали в наш тыл с различными заданиями, и он всякий раз исполнял их так успешно, что получил германскую серебряную медаль «За храбрость», затем Железный крест и, наконец, звание обер-лейтенанта немецкой армии. Он преподавал в разведшколе при абвергруппе, лично разработал несколько учебных пособий для разведчиков и к концу войны дослужился до начальника разведывательного пункта по заброске вражеской агентуры в советский тыл. По оперативным данным, он погиб в конце сорок четвертого, но мой начальник сильно в этом сомневался. В абвергруппу были внедрены наши сотрудники, и они не видели приказа, что Малиновский с честью погиб за великую Германию, каковой издавался по правилам немецкой разведки в таких случаях, и никто из задержанных после войны командиров абвергруппы не утверждал, что Малиновский умер, более того, один из рядовых следователей утверждал, что видел его в Мюнхене незадолго до конца войны. В общем, Малиновский – крупная фигура, матерый враг, опытный и осведомленный разведчик, и на его поимку были брошены большие силы, но все безрезультатно. После указания на встречу в Мюнхене следы его потерялись, и оставалось только надеяться, что он действительно погиб, а тот следователь просто обознался или хотел набить себе цену в глазах допрашивающих его смершевцев.

– Гортензия Андреевна, но даже если он тогда не погиб, сколько лет-то прошло!

– Ну вот я, например, жива и здорова! И Любовь Петровна могла еще жить и жить… Ах, лучше бы сжечь эту нашу макулатуру, – воскликнула учительница, когда Ирина собрала бумагу и хотела отнести в мусорное ведро.

– Это уж слишком, – Ирина засмеялась, – это уж нужно фантастическое стечение обстоятельств, чтобы этот ваш Малиновский решил порыться в помойке у нашего дома.

– Про фантастику расскажите сестрам Красильниковым или Михальчуку.

Она сказала это так, что Ирина поежилась и отнесла обрывки в ванную, положила в оцинкованную шайку, которой никогда не пользовалась, но боялась выбросить, потому что это было семейное имущество Кирилла, побрызгала немного его одеколоном и подожгла.