Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Кирилл вздрогнул:

– Не дай бог оказаться на его месте.

– Вот именно. И это единственный враг, которого я не оправдываю, но считаю не мразью и падалью, а человеком, который сломался под чудовищным давлением обстоятельств.

– А вы его сами поймали?

Гортензия Андреевна улыбнулась:

– Что вы! Было б так, я бы сейчас сидела не с вами, а в высоких кабинетах. Его вычислили только через десять лет после войны, официально через родственников, но то, думаю, была легализация оперативных данных. Тоже был человек как человек, только часто переезжал с места на место и все в города, где строились объекты атомной промышленности. Ну дальше, детки, начинается совсем секретная часть, о которой даже я не знаю. Главное, что он не просто скрывался от возмездия, а работал на иностранную разведку, и я боюсь, что Малиновский делает то же самое.

Тут в дверь осторожно постучали. Ирина специально просила Гарафеева не звонить, чтобы не проснулись дети.

Игорь Иванович вошел бодрый, помолодевший, будто только из отпуска. Рассказал, что жена месяц назад родила ему девочку, а теперь и дочка ждет, и скоро он будет весь в младенцах.

Надо же, подумала Ирина, почти год прошел, как Гарафеев заседал у нее, а будто вчера расстались.

По тону Ирины он решил, что у нее нелады со здоровьем, поэтому и примчался так быстро и без вопросов, а узнав, что всего-навсего надо узнать фамилии больных, покрутил пальцем у виска.

– А по телефону нельзя было спросить?

– Нет, молодой человек, нельзя, – вступила Гортензия Андреевна, и Гарафеев скромно опустился на стул. Пока Кирилл наливал ему чаю, Игорь Иванович сказал, что проблемы никакой не видит. Сходит в архив и под предлогом, что для научной работы, выпишет что надо. Скажет местной бабульке, что для диссертации ему нужно сформировать контрольную группу из другой больницы, и пусть докажет, что это не так.

– А вам зачем?

– Так, одну гипотезу проверить. Только, молодой человек, по возможности не говорите, за какой день вам требуются данные.

– Да без проблем.

– И вообще никому не сообщайте, что вы действуете по нашей просьбе.

– Лады. Пусть все думают, что я на старости лет взялся за ум и обратился к научным изысканиям.

Гарафеев повез Гортензию Андреевну домой, и Кирилл с Ириной наконец легли спать. Включив ночник, она хотела дочитать про Мартина Бека, но Кирилл мягко вынул книжку у нее из рук.

Она прижалась к мужу.

Потом лежали, обнявшись.

– Бабка, конечно, люто параноит, но ты будь осторожна, Ира, и никуда не ввязывайся. Меня посылай, если что. И список у Игоря Ивановича я сам заберу для конспирации.

– Хорошо. Принимаешься в игру. Давай спать.

Ирина свернулась калачиком. Было искушение дочитать книжку на кухне, но теплый уют постели и сон победили. Так она никогда и не узнает, чем там у шведов дело кончилось.

«Ничего, Мартин Бек, у нас тут тоже кое-что интересненькое происходит, не хуже, чем у тебя».

Ордынцев переживал странное время, будто сегодня это не только сегодня, но и пятнадцать лет назад, когда он был юн и влюблен.

После работы он шел к автобусу, внимательно вглядываясь в людей, спешащих навстречу – нет ли среди них Кати, бегущей на смену? Просто хотелось посмотреть на нее и улыбнуться, ничего больше.

Он стал заглядывать в оперблок чаще, чем раньше, и загадывал, что если встретит Катю, то весь день пройдет хорошо.

Сердце екало и замирало, как в юности, и он до конца не мог понять, по ком это – по Кате или по жене.

Просто она растормошила, разбудила его воспоминания о первой любви, когда голова кружилась при виде Сани.

И да, он знал, что это быстро проходит, и настоящая любовь начинается много позже, и путь к ней требует много труда, и своей глупой влюбленностью он оскорбляет, наверное, память жены даже больше, чем если бы тогда переспал с Катей.

Все так, все так.

Неужели можно одновременно любить двух женщин, мертвую и живую?

Он сам не понимал, что с ним происходит, знал только, что выбит из состояния душевного покоя, к которому привык.

Чтобы совсем не расшататься, Ордынцев решил приналечь на работу. Он договорился в морге, чтобы ему позволили поэкспериментировать на трупах, и дело пошло.

Конструкция требовала серьезных доработок, но в целом идея оказалась стоящей.

Сегодня Иван Кузьмич работал в первую смену и обещал забрать Костика из школы, поэтому Ордынцев с чистой совестью задержался в морге до половины шестого и ушел, только когда санитары начали демонстративно кашлять и поглядывать на часы.

После низких сырых помещений, пропитанных смертью, наступающие сумерки показались ему упоительными. Солнце еще не село, но день угасал, наступало самое таинственное время, когда очертания предметов расплываются, прежде чем исчезнуть в ночной темноте.

Буйно растущие возле морга кусты уже покрылись легкой дымкой. Листочки еще не распустились, но проклюнулись и пахли новой жизнью.

«А там не успеешь оглянуться, как снова осень», – засмеялся Ордынцев, зажмурился, открыл глаза и увидел, как Катя идет ему навстречу с огромным мешком из рыжей клеенки.

Он подошел, забрал у нее мешок, и вместе они направились к мусорным бакам.

– Я смотрю, неплохо потрудились. А что ж сама-то? Не царское это вроде дело.

– Бригадный подряд. Сегодня без санитарок.

– Бедняга. Смотри, не простудись.

Катя пожала плечами. Они были одеты совершенно одинаково – в хирургические костюмы и белые халаты, все из ситца.

Дойдя до помойки, Ордынцев отточенным движением вывернул содержимое мешка в бак.

– Помнят руки-то!

Катя улыбнулась и забрала у него мешок.

Повернули назад. Ордынцеву хотелось прогуляться с ней подольше, но он боялся, что она замерзнет, и ускорил шаг.

Вспомнилось, как он был на санитарской практике после первого курса и там получил первый урок, как руководить людьми. Их было трое – два студента и один трудный подросток Юрик, которого направили в больницу то ли на исправительные работы, то ли на трудовую повинность, суть в том, что он совершенно не был заинтересован в результате. Ордынцев с товарищем старались, чтобы получить хорошую оценку, а Юрику на все было плевать, и он ничего не делал. Курил, пил чай, сидел на подоконнике, в общем, занимался чем угодно, но к швабре не прикасался. Ордынцев не любил жаловаться и в принципе считал, что доносить неприлично, а товарищ его вломил Юрика старшей сестре по полной программе, но та заявила, что пусть разбираются между собой, ей главное, чтобы работа была сделана.

После этого Юрик утратил последние остатки страха и проводил дни, загорая на крыше.

Так Ордынцев понял, что распределение нагрузки – дело руководителя, а не коллектива, и не годится, когда у тебя подразделение функционирует только потому, что одни подтирают за другими.