Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Она выпила воды и заходила кругами по кухне. Просто идти наобум святых в Большой дом глупо, но через знакомых… Ага, посоветуйте приличного кагэбэшника, да все решат, что у нее температура поднялась.

Лучше всего обратиться к председателю суда. Это порядочный человек, умный и со связями, вместе они найдут оптимальное решение, ну а Гортензия пусть реализует свои амбиции как-нибудь иначе и, главное, на безопасном расстоянии от ее семьи.

Под монотонную речь лектора страшно хотелось спать. Катя таращила глаза, сжимала кулачки, терла уши, лишь бы только не отключиться, и сил понимать, что именно говорит профессор, уже не оставалось. Впрочем, в философию она и бодрая, как говорится, не врубалась. Она механически конспектировала, но, наверное, после дежурства было бы лучше пойти домой и выспаться, чем слушать этот бубнеж.

Тетя Люба говорила, что врач должен обладать широким кругозором, и Катя в принципе была с ней согласна, но только ей казалось, наверное, по глупости своей, что если естественные науки изучают действительно сложные вещи, то всякие там философии и научные коммунизмы превращают простое в сложное, да еще и объясняют так, чтобы с гарантией никто ничего не понял.

Спасибо хоть, Владимир Вениаминович растолковал ей суть дела, и действительно стало как-то полегче весь этот бред воспринимать.

Хорошо, что на третьем курсе начнется настоящая медицина. Пора задуматься о том, кем она хочет стать. Хотя специализация будет только на шестом курсе, лучше сделать выбор уже сейчас, и начать ходить на дежурства в качестве докторского хвостика, потихонечку перенимать секреты мастерства. Особенно это важно для хирургических специальностей, где требуется не только ум, но и навыки, как называла это преподавательница в училище «ручная умелость хирурга».

На работе доктора вроде хорошо к ней относились, хвалили, но что они скажут, если она попросит: «Научите меня»? Кому охота взваливать на себя лишнюю обузу?

Ордынцев? Девяносто процентов не откажет, но травматология – все-таки мужская специальность. Дело даже не в том, что нужна физическая сила – без этого вывих бедра не вправишь, – ведь Катю бог статью не обидел. К сожалению.

Она вздохнула.

Главный минус травматологии это всякие гаечки, шурупики, пластиночки и прочая так милая сердцу Ордынцева дребедень. И любимая дрель, которую надо хранить за семью замками, как кощееву смерть, и ни при каких обстоятельствах не давать другим травматологам. Даже страшно представить, что будет с той, кто посмеет нарушить запрет.

Катя же с техникой не очень дружила, так что травматология ей не подойдет, да и не хочется нарушать хрупкую симпатию, которая установилась между ней и Владимиром Вениаминовичем. Лучше так, тень влюбленности, чем скучные отношения учитель-ученик.

Катя улыбнулась. Оказывается, это приятно – знать, что могло бы быть, и понимать, что ничего не будет. Как хорошо, что она впадала в отчаяние зря и страдала напрасно. Это было как во сне упасть в пропасть и проснуться целой и невредимой, спасибо Ордынцеву.

Она ведь тогда готова была на все, но Владимир Вениаминович бережно отнесся к ее жизни, зная, что в девятнадцать лет мозг в голове девушки – нечастый гость.

Оглядевшись, она поймала на себе пристальный взгляд Вани Михайлова из соседней группы и глаз отводить не стала. Он закатил глаза, мол, какая скука, и улыбнулся. Катя улыбнулась в ответ.

Ваня был популярным парнем, и Катя считала, что не может быть интересной таким, как он, и всегда тушевалась, отходила в тень. Боялась, наверное, что разобьют ей сердце.

Но, как известно из анатомии, человеческое сердце не стеклянное, это полый мышечный орган, который бьется, пока жив его владелец.

Накануне Ирина так и не позвонила Павлу Михайловичу. Уговаривала себя, кружила возле телефона, бралась за трубку и тут же выпускала из рук, словно та была горячая.

«Предательство всегда предательство», – сказала Гортензия Андреевна, и она права. Нельзя действовать за спиной у человека, который тебе доверился, и страху поддаваться тоже нельзя.

На послеобеденной прогулке они встретились с учительницей, обсудили новости, Иринины страхи и так и растерялись, не понимая, что же делать дальше. Самостоятельно действовать опасно, а с другой стороны, сдать КГБ ни в чем не повинного деда – тоже ничего хорошего.

Может, ему как раз обвинений в измене Родине до инфаркта не хватает.

В сущности, что Малиновский случайно оказался пациентом Любови Петровны – всего лишь предположение, как и то, что он вообще ее убил. И в принципе существует.

Домыслы старухи, неверные детские воспоминания девушки и бред выжившего из ума чекиста – если мы начнем верить таким доказательствам, то и до тридцать седьмого года недалеко. Гортензия Андреевна говорила, что этот ее начальник раньше был необыкновенно умным человеком с цепкой памятью и держал в уме данные всех мало-мальски значимых вражеских агентов, но те времена давно миновали.

Черт, неужели работа контрразведчиков состоит из вот такой охоты за тенями? Анализировать слухи, домыслы и сплетни, изучать обрывки воспоминаний, обращать внимание на ничего не значащие на первый взгляд совпадения и детали, вроде скрепок в красноармейских книжках.

Да еще и народ их не любит, считает, будто они только и горазды всяких инакомыслящих хватать и по психушкам распихивать, и самое позорное обвинение – это обвинение в сотрудничестве с КГБ. Хотя если человек помогает выявлять врагов своей страны – что такого плохого в этом? Но нет, алкаш – хорошо, вор – отлично, особенно если расхититель социалистической собственности, ведь сколько у этой страны ни воруй, своего не вернешь, дебошир – замечательно, широкая душа, жену бьешь – умница, значит любишь, а вот в КГБ стучишь – фу-фу-фу, сволочь ты и персона нон грата.

Но ведь ни одно государство не может существовать без спецслужб, и помогать им выявлять врагов – долг каждого гражданина, но так проехался по людям большой террор, что люди до сих пор видят в органах государственной безопасности врагов, а не защитников.

Даже она сама понимает прекрасно, что те перегибы давно в прошлом, а совесть все равно не позволяет сдать деда Алябина.

Бабушка рассказывала ей, как люди боялись спать по ночам, ждали рокового звонка в дверь, и как екало сердце, если поздним вечером под окнами слышался шум подъезжающего автомобиля. «Неужели за мной?» Люди пропадали без следа, или, наоборот, после публичных унизительных процессов, жены и дети разделяли вину мужей, отцов и матерей, мнимую или реальную… Организация, призванная защищать народ, наводила на него ужас, по сравнению с которым отступал страх перед настоящими тайными врагами. Любой оперуполномоченный НКВД мог безжалостно уничтожить тебя и твою семью, а шпион… господи, да что он там нашпионит на нашем шарикоподшипниковом заводике? Находились люди, и немало, которые самозабвенно строчили доносы на всех подряд, но если у умного и порядочного гражданина вдруг появлялись подозрения, он держал их при себе, понимая, что в любом случае обречет на гибель человека, даже если тот ни в чем не виноват. Ну и по нему самому рикошетом ударит, не без этого.