Мария Воронова - Когда убьют – тогда и приходите [litres]

Мысль скользнула назад, к французскому ухажеру. Вот, пожалуйста, девушка встречается с иностранцем, и никто ее за это не пытает, не ссылает в лагеря и вообще никак не преследует. КГБ приглядывает одним глазком, не без этого, конечно, но в целом не встает на пути истинной любви, а в тридцать седьмом году Ирина забоялась бы блины приготовить по вражескому рецепту. Меняются времена, а мы все орем о страшном произволе, после драки кулаками машем.

Стопка готовых крепов росла, и Ирина на соседней конфорке потушила немного капусты – начинку для блинчиков к обеду.

Вот в таких хозяйственных мелочах и пройдет жизнь. Хлопотно, тупо, зато сыто и безопасно. Кирилл будет рад, ему нравится ощущать себя кормильцем, и, хоть он никогда об этом не говорит, наверное, неприятно, что она – судья, а он – простой рабочий. Пусть высочайшей квалификации, пусть отлично зарабатывает и правым и левым образом (о последнем тсссс), но все равно его социальный статус ниже, чем у жены, а для мужчины это болезненно. Гоша из фильма «Москва слезам не верит» даже в запой ушел, когда узнал, что его женщина – директор комбината.

Семья для нее на первом месте всегда была, есть и будет, так надо ей себя и посвятить, а не пыжиться в суде, зная, что юркнешь в кусты при первой же реальной опасности.

Перед уходом в декрет карьера Ирины была на пике, ее хотели сделать народным депутатом и готовили к этому, приняли в партию буквально за несколько минут до родов и после дали понять, что не все еще потеряно, если, конечно, она не станет высиживать весь отпуск до упора. Наверху к ней относятся весьма доброжелательно, она именно та фигура, которую стоит поднять на щит – успешная женщина, мать двоих детей, сама интеллигентка, но жена представителя рабочего класса, и никаких высокопоставленных родственников до седьмого колена. Видите, граждане, она сама добилась таких высот, и вы добьетесь!

Ей будут помогать вскарабкаться по карьерной лестнице очень высоко, но имеет ли она право занимать ответственные посты, зная о своем малодушии?

Взять Гортензию. Она не говорит, но чувствуется, что была в своем Смерше не последним человеком. Не бумажки перекладывала. Возможно, была любовницей своего начальника, к которому теперь ходит, да и то вряд ли. Не такие тогда были женщины, не на все были готовы ради своего счастья. Впрочем, не в этом суть, а в том, что такую сотрудницу наверняка не хотели отпускать из органов, и хоть Смерш расформировали после войны, существовало множество других подразделений, готовых принять к себе компетентного и закаленного в боях человека. И все-таки Гортензия Андреевна стала не полковником КГБ, а учительницей младших классов, потому что это больше соответствовало ее душевным потребностям.

За работой и размышлениями она не заметила, как пролетели быстрые предутренние часы.

В коридоре пол заскрипел под шагами Кирилла, загорелось окошко, невесть зачем врезанное между кухней и ванной, зашумела вода в душе.

Что ж, сейчас она накормит мужа завтраком, как настоящая домохозяйка, а после позвонит Гортензии, расскажет о своей догадке, и на этом ее роль в поимке врага будет окончена.

Слаба она в коленках для такой работы.

Прошло несколько дней. Гортензия Андреевна не объявлялась, но призрачный Малиновский никак не шел у Ирины из головы, и становилось обидно, что она никогда не узнает, кто он такой и существовал ли вообще. Если кагэбэшники его вычислят, то суд пройдет в закрытом режиме, ведь народу ни к чему знать, что столь мощная организация прошляпила заклятого врага.

То ее обуревали сомнения, возможно ли мгновенно узнать человека, которого ты не видел сорок лет, причем обоюдно, а то, напротив, концепция Малиновского представлялась единственно возможным объяснением всех трех смертей. А потом Ирина сопоставляла способы убийства – две имитации падения с высоты собственного роста (имитации ли?) и одно удушение. Почему Малиновский изменил способ убийства, которым владел виртуозно? Почему в случае Любови Петровны прибег к другой методике? Как говорится, лучший метод – это тот, которым владеешь и который уместен в данных обстоятельствах. В больнице ему критически важно было, чтобы медсестра не успела позвать на помощь, а не имитация ненасильственной смерти, ведь имелся под рукой одуревший Глодов, на которого можно все свалить, и не стояла острая необходимость обставить все как несчастный случай.

Все-таки насколько легче работать против обычных преступников, там тебе и улики, и отпечатки пальцев, и осведомители, и все что хочешь. С действующими шпионами и предателями тяжело, но тоже можно. Там активность, радиограммы, конспиративные встречи, контейнеры с бесценной информацией и, наверное, что-то еще, что не показывают в фильмах типа «ТАСС уполномочен заявить».

Но как вычислить врага, который залег на дно и живет совершенно обыденной жизнью советского человека? Только случай и поможет.

Интересно, что нашли кагэбэшники в списках поступивших за три дня? Сколько там подозрительных лиц? Черт, ей бы хотелось это знать, и сейчас не мыть пол, а анализировать биографии в надежде наткнуться хоть на малюсенькую несообразность. Разве так бывает, чтобы одновременно и страх, и азарт?

В четверг после обеда ей вдруг позвонила архивариус и довольно сурово поинтересовалась, куда она пропала. Ирина оторопела, но быстро вспомнила, что одно дело они с Гортензией Андреевной так и не успели посмотреть.

Теперь Нина Ивановна его нашла.

Ирина хотела поблагодарить, мол, спасибо, уже не надо, но осеклась. Нина Ивановна искала дело пятнадцатилетней давности, делала напрасную работу только потому, что Ирина забыла отменить свою просьбу. В следующий раз архивариус так стараться не будет, пошлет подальше, скажет, данные неполные, ничем не могу помочь. Да и просто неудобно перед пожилой женщиной. Надо как-нибудь выбрать время, съездить, отвезти коробочку конфет…

В общем, поступить как человек, а не как свинья.

С жаром заверив Нину Ивановну, что как только, так сразу, Ирина разъединилась и тут же набрала Гортензию Андреевну. Наверное, теперь, когда Малиновским занялись специалисты, конспирация уже ни к чему, но учительница так вышколила Ирину, что язык не поворачивался называть фамилии.

Гортензия сказала, что в свете новых данных самоубийство тещи Ордынцева действительно ни к чему, но вежливость есть вежливость, и раз уж она втравила Ирину Андреевну во все это, то с большим удовольствием съездит и даже скинется на коробку конфет и банку кофе.

Кирилл отпустил ее в тот же день. Ирина вытащила из закромов железную баночку бразильского кофе с изображением индейца, которую получила в заказе и берегла для особого случая, и поехала в архив, где Нина Ивановна вручила им старое дело, хранившееся, видно, не в самом подходящем для этого месте, потому что бумага чуть отдавала тлением и какой-то химией.