Валерий Махов - Сезон мести

— Что привело ко мне, несчастному клятвопреступнику, грозу не очень организованной преступности? — испуганно спросил Яковцов.

— Это почему же не очень организованной? — воскликнул Антон. — Как по количеству «висяков» и «глухарей», так очень и очень…

— На улице, дорогой Антуан де сент Лови-Бери, организоваться трудно. На улице голодно, холодно и неуютно. А вот в высоких и неприкасаемых кабинетах организоваться по интересам сам черт велел. Отсюда уличная преступность, на мой взгляд, организована из рук вон плохо. А в кабинетной тиши, покое, достатке и благолепии — чудо как хорошо! Поэтому первым борцом с организованной преступностью, по-моему, был Дон Кихот. Почему сегодняшние доны корлеоне могут спать спокойно? Да потому что бороться с ними вашими методами при ваших же возможностях и служебных окладах — все равно что воевать с ветряными мельницами.

— Так что же делать?! — спросил ошарашенный Антон.

— То же, что и всегда. Делать вид! — ответил добрый и мудрый профессор Яковцов. — Вот, к примеру, наш друг полковник Сердюк. Всю жизнь на переднем крае. Ну и что, победил он дракона? Нет. Преступность неистребима. Она будет жить, пока живет в людях зависть, жадность, злоба и страх. Даже такое великое чувство, как ревность, служит удобрением для преступных плодов. Я с ужасом, Антон, иногда думаю, что будет с нами, когда уйдут с передовой такие люди, как ты, Серега Сердюк, Ваня Дубцов, Валера Потапов и другие честные и нищие менты. Наверняка наступит эра равнодушия и прав будет не тот, кто прав, а тот, кто сильнее. И тогда — свой ли, чужой — на дороге не стой!

Антон неожиданно для себя тряхнул головой, будто бы сбрасывая какую-то тяжесть.

— Нет, Женя, Сердюки будут всегда. Я уже знаю маленьких Сердючат, которые на маршрутках за джипами гоняются. И догоняют! А если мы им хотя бы «Таврии» дадим — они горы свернут!

— Ладно, ладно, этот спор бесконечен. Создатель поровну разделил на земле добро и зло, и только человек выбирает, что ему больше надо. Ты ведь не на лекцию о правовом положении в стране ко мне пришел. Вероятно, кто-то нуждается в моей помощи?

— Да я вот нуждаюсь. Я принес тебе портрет человека. Он очень хромает и, по оперативным данным, недавно прооперирован. В больнице отца такого не знают, да и не обратился бы он в центральную больницу, а вот к тебе бы пришел. Места тут тихие.

— Ну что ж, давай посмотрим. Ты знаешь, Тоша, лицо знакомое. Но я его не оперировал. Может быть, Саша… — И Яковцов вызвал по селектору своего друга, доцента Александра Гаврикова.

Гавриков внимательно посмотрел на портрет и сказал, растягивая слова:

— Он в двести шестой палате.

У Антона потемнело в глазах, он покачнулся и, чтобы не упасть, сел в кресло.

Вызвав по мобильному телефону «кавалерию», Антон бросился на второй этаж, в двести шестую палату. Нужный Антону пациент спокойно лежал на койке возле окна и листал глянцевый журнал. Антон застыл у дверей как вкопанный. Сходство с портретом было абсолютным. Черные волнистые волосы, большой белый лоб, черные пронзительные глаза, умный, все понимающий взгляд. В палате были еще трое больных, и поэтому Антон, резко оттолкнувшись от пола и покрыв на бреющем полете расстояние, отделяющее его от киллера, немного попыхтел, прежде чем защелкнул наручники на его умелых руках.

Полеты во сне и наяву оказались незряшными, так как под подушкой больного лежал не градусник, а пистолет Макарова с полной обоймой. В мертвой тишине они долго сидели рядом на одной кровати, тяжело дыша и приходя в себя. Напротив, в открытой двери палаты, так же молча стояли Яковцов, Гавриков и дежурная медсестра с капельницей в дрожащей руке. Тишину нарушил хриплый голос Яковцова:

— Ты знаешь, Антон, после того как в соседнем корпусе несколько лет назад убили севастопольского преступного авторитета, я думал, что нашу больницу минует чаша сия.

— От чумы и кутерьмы не зарекайся, — устало успокоил профессора Антон. — Однако мы немного заигрались в казаков-разбойников, правда, господин Зарубин, или как там вас на самом деле? — обратился он к своему хромому визави. — Давайте не будем нарушать покой больных людей и покинем эти гостеприимные стены.

Он встал и, придерживая задержанного им киллера за руку, вывел его из палаты.

Зарубин, не сопротивляясь, похромал вместе с Антоном к выходу и спокойно сел в припаркованную возле больницы машину.

Всю дорогу до райотдела Зарубин молчал, Антон тоже не лез к нему с дорожными баснями, понимая его состояние и постепенно приходя в себя. Многое в истории с этим странным киллером было пока непонятно, но что-то подсказывало Антону, что с ним не все будет просто.

Сдав Зарубина в дежурку, Антон поднялся к себе в отдел, чтобы доложить Дубцову о неожиданном успехе. Выслушав подробный рапорт капитана Голицына, Дубцов забегал по кабинету, нервно расспрашивая подчиненного:

— А что у нас по большому счету на него есть? Борисов был застрелен из ТТ, а ты изъял у Зарубина ПМ. Пальчиков его на хате у Борисова нет. Входящим и выходящим из квартиры его никто не видел. Показания вора-гастролера, укравшего у него сумку на вокзале?! Так ведь сумка — это тебе не чемоданы радистки Кэт с пальчиками Штирлица, пережившие бомбежку и землетрясение. Он от нее откажется и все. Показания твоего агента — вообще не доказательство. Короче, оформляй его за незаконное хранение оружия и за сопротивление властям.

— Так не было же сопротивления.

— Как это не было, а синяки, ссадины?

— Какие синяки? — удивился Антон.

— На запястьях, дурья твоя башка, — ответил Дубцов и крепко схватил Антона за обе руки.

Антон от неожиданности дернулся, но хватка Дубцова оказалась железной, и кожа на запястьях покраснела на глазах.

— Через пару часов посинеет, — удовлетворенно глядя на творение рук своих, констатировал Дубцов.

— Зачем весь этот цирк? — раздраженно спросил Антон.

— А ты что, от дождя слепого родился или прямо с неба упал? А может, с пони рухнул головкой вниз? Ты что, не знаешь, что у судей сейчас легче секса выпросить, чем санкцию? Зарубин, судя по всему, мужик серьезный, его на фу-фу не возьмешь, это только в кино момент истины по команде наступает, а нам за правду побороться придется. А с твоими методами дознания, возможно, и не один день. Так что езжай к Мухину, снимай следы побоев, пиши новый рапорт на мое имя, потом — в суд за мерой пресечения. И дай мне явку, пострадавший ты мой, дай ее, любимую!

— Я вначале с ним так поговорю, без этих сложных наворотов, ну а если проколюсь, тогда будь по-вашему.

— Ох и упрямый же ты, Антон, прямо Евгений Базаров, нигилист хренов. Хочешь приключений на свою жопу, что ж, давай. Только я тебя подтирать не буду, сам на ковре у Деда обсыхать будешь.