Валерий Махов - Сезон мести

— Ты мне своей упадочной философией мозги не насилуй. И я, и много моих друзей тоже в Афгане были и миротворцами послужили. И что такое интернационально-порнографический долг, не от Арины Родионовны узнали. Но тем не менее киллерами шестого разряда не стали, а все свое умение и весь свой опыт бросили на борьбу с этой нечистью. И громких слов о родине, верности присяге, чувстве долга ты от меня не услышишь. Мужик, если он нормальный, должен защищать тех, кто в этом нуждается. И мы по мере сил стараемся это делать. Хотя, общаясь с насильниками и убийцами, трудно остаться нормальным человеком, но мы стараемся… Впрочем, я тебе, Зарубин, не комиссар и в свою веру обращать тебя не собираюсь.

— Так чего же ты хочешь, опер?

— Дружбы и взаимопонимания, — с улыбкой ответил Антон.

— А твоя дружба вернет мне здоровье? Я ведь перенес несколько операций, но восстановиться смогу только после лечения в Испании. В той клинике, где недавно оперировал колено один политик, тонкий ценитель творчества Анны Ахматовой. На операцию нужны большие деньги, тридцать тысяч долларов. У меня их, естественно, нет. И вот Сан Саныч предложил мне эти деньги за исполнение заказа. Он сказал, что Борисов мразь и что я избавлю мир от гнусной твари. При этом я должен был забрать у него одну картину. Я немного поупирался, но потом согласился. Следующую встречу он назначил мне в театре Пушкина, где в туалете передал аванс, оружие и фотографии вместе с инструкциями. После выполнения заказа он должен был сам меня найти. Он знал, что я лежу в стационаре, знал и мой домашний адрес.

В этот момент дверь кабинета открылась и вошла Лена.

— Не помешаю?

— Помешаешь! — грубо ответил Антон.

— Подумаешь. — Лена повернулась к дверям и, уже уходя, бросила фразу, от которой у Антона чуть не остановилось сердце: — Я не знаю человека, который бы так пожалел о своем хамстве, как ты, Голицын. — И хлопнула дверью.

Словно сквозь сон Антон услышал взволнованный голос Зарубина:

— Николь Кидман… Тебе плохо, Антон?

— Мне звездец, — выдохнул Антон и сглотнул.

— Послушай, Антон, я мало разбираюсь в человеческих отношениях, но за счастье обладать такой женщиной я возьму на себя все «висяки» и «глухари» твоего отдела.

— Заткнись, Зарубин, — шумно выдохнул Антон. — Без тебя тошно… — Он нервно сглотнул и добавил: — Только что твоя хромая нога растоптала всю мою личную жизнь. Ладно, иди в камеру. Естественно, в отдельную. Я скажу, чтобы тебя покормили и дали сигарет. А мне нужно все это осмыслить и переварить.

И Антон вызвал конвой. Он отправился на доклад к Дубцову и очнулся уже в кабинете, где сидели все опера отдела. В комнате находились Кротов, Костромин и цель его сомнамбулического визита — Лена. Антон молча, как лунатик, пошел прямо к ней.

— Ты прости меня за грубость, я сам не знаю, как это получилось.

— Что ты, Голицын, обижаться нужно на людей, которые стоят твоих обид, людей ярких, неординарных. А на серо-фиолетовых, цвета выцветших чернил, я не обижаюсь. Я только жалею свое время, потраченное на интерес к этим людям. Вот Кротов, он человек яркий и близкий, правда, Крот?

Лена моментально взобралась к изумленному Кротову на колени, засыпав его перекошенное от восторга лицо рыжим Ниагаром.

— Что ты дрожишь, Крот, обними своего товарища по оружию. Ты же в разводе, я девушка свободная, а сейчас обеденный перерыв. Так что трудовую дисциплину мы не нарушаем. А если Костромин сбегает за пиццей и Голицын постоит на шухере, я тебе станцую танец живота.

Антон пулей вылетел из кабинета. Жить уже не хотелось. Хотелось открыть бутылку «Посольской» и послать всех к абстрактной матери.

Господи! Прости меня, грешного.

Из глубокой, провальной задумчивости Антона вывел звонок Дубцова.

— Так ты идешь ко мне или конвой за тобой прислать, чтобы доставить приводом?

«Очень смешно», — зло подумал Антон, а вслух сказал уставное:

— Слушаюсь.

Дубцов от нетерпения грыз ногти, что было поводом для шуток всего райотдела. «Хоть до локтей сгрызи, — мелькнула в голове Антона вялая мысль, — все равно, пока я не начну, ты не кончишь». И будто в унисон этой мысли шеф нетерпеливо взвыл:

— Ну, начинай уже! Хватит рок-оперу «Тишина» на брудершафт слушать!

— А что говорить-то? — медленно, как бы раздумывая, начал Антон. — Зарубин практически во всем признался. Проблема только с доказательной базой. Нам весьма трудно будет закрепить его признательные показания.

— Так, Антон, мне это все не нравится. Если ты решил довести меня до инфаркта, то инсульт уже начинается. Что это за рулады победные гробовым голосом?

Дубцов нажал на кнопку внутренней связи.

— Ну-ка, Кротов, захвати Кукушкину — и срочно ко мне. Сейчас все вместе будем дерьмо твое переваривать. Вместе оно как-то вкуснее.

Вошли Кротов и Кукушкина.

— Быстро садитесь и включайтесь в тему. Старый я, чтобы один эти шарады разгадывать.

Офицеры сели. Антон поднял голову, посмотрел на Лену и вдруг увидел на ее груди четкие отпечатки пальцев кротовских рук. Как будто грудь девушки кто-то обсыпал дактилоскопическим порошком. Антон тряхнул головой, и кошмар исчез.

«Интересно, какого цвета у нее соски? И как ее груди двигаются в момент акта — синхронно или каждая живет своей отдельной жизнью? А интересно…»

— Ты что, Голицын, окончательно нюх потерял? Ты сейчас дырку на ее рубашке прожжешь. Кукушкина, пересядь. А ты, отрок озабоченный, докладывай, а то я тебя быстро в чувство приведу. Совсем с ума посходили, не отдел убойный, а прямо улица Пиккадилли, где фонари от стыда такие красные, что аж разбитые. Итак!..

Пристыженный Антон, не поднимая глаз, словно робот, запрограммированный не нападать на своих создателей, сухим, бесцветным голосом доложил о результатах своей беседы с Зарубиным. В кабинете повисла тяжелая тишина, которую нарушил звонкий голос Кукушкиной:

— А где же пистолет?

— Что? — переспросил Антон.

— Где орудие преступления? — повторила Лена самый главный вопрос.

— Это не я старею, это опера мои мельчают, — громко заметил Дубцов. — Кукушкина права. Где ТТ, ты так и не выяснил. Что с тобой, опер? Вместо того чтобы душу его препарировать, ты бы лучше про тетешник спросил.

Антон понял, что прокололся, и опустил голову.

— Так, пошли все вон! Вначале разберитесь между собой, кто с кем, кто против кого, а потом ко мне с чистыми головами и свежими идеями. Еще не хватало, чтобы боевые опера умирали на боевом посту от спермотоксикоза. По пони!

В коридоре Лена взяла Антона за руку и, глядя на него невинными глазами, спросила:

— Скажи, Антон, неужели для тебя это так важно?!