Константин Веснин - Приют горного странника

Елизавета Капитоновна отключила телефон:

— Они остались на ночлег в избушке староверов. С Петром все нормально. Еды и питья у них достаточно. Вы не волнуйтесь, они отоспятся там и утром придут.

Люся впервые за весь вечер облегченно вздохнула… С Глебом все благополучно, но тут же встрепенулась и спросила:

— А медведь на них ночью не нападет… пока они спят? — она опять замерла, в тревоге глядя на Елизавету Капитоновну.

— Да вы так не переживайте. Все будет хорошо. Медведи, как и люди, по ночам спят. Так чем закончилась ваша история с настойчивым ухажером?

— Он закрутил, завертел меня в вихре любовных ухаживаний, все дни смешались в один нескончаемый поток, который вынес меня одним ненастным днем в свадебной карете прямо в статус жены… А потом наступило прозрение.

— Все мы ошибаемся, и я не исключение. А как вы встретились снова с Глебом?

— Муж изменил, и мы развелись, у нас родилась дочь, ей сейчас двенадцать. И так случилось, что Глеб нашел меня… Но это другая история для целого романа… [2] Об этом подробно в романе К. Веснин «Необыкновенное лето, или женитьба полковника» (прим. автора).

— Так, ну все, салат готов, горячее — тоже. Вам не сварить кофе?

— Если можно… чашечку, но не крепкого.

— А мой муж любит крепкий, он даже на ночь его пьет и меня приучил, — Елизавета Капитоновна улыбнулась, но от внимательного взгляда Люси не ускользнула напряженная задумчивость во взгляде Елизаветы Капитоновны. Люся понимала причину, которая вызывала беспокойство у администратора гостевого дома — исчезновение альбома Павла Ивановича… Как-никак она несет хотя бы моральную ответственность за сохранность вещей отдыхающих.

Некоторое время Люся раздумывала, как ей поступить… С одной стороны — сильное желание помочь Елизавете Капитоновне, но тогда надо обратиться за помощью к Глебу, а ей так не хотелось раскрывать род его деятельности. У него последний год выдался очень напряженным. Работы на новом месте, в областном центре, было много. А тут еще любовные ухаживания и свадебные хлопоты. Она видела, что Глеб буквально валится с ног от физического и психологического переутомления, и на свадебное путешествие возлагались большие надежды. Хотелось надежно укрыться от любых забот и волнений и полностью посвятить себя отдыху. Насколько Люся знала Глеба, ей было понятно, что стоит только намекнуть ему о помощи в расследовании кражи, как он сразу «закусит удила» пока не добьется результата.

В раздумьях Люся периодически посматривала на Елизавету Капитоновну.

…Какое же решение принять?

Чаша весов склонилась в сторону помощи Елизавете Капитоновне. Прокашлявшись, Люся обратилась к хозяйке гостевого дома:

— Елизавета Капитоновна… я не говорила вам, что мой муж… работает в полиции?

Люся осеклась. Ей показалось, Елизавета Капитоновна вздрогнула при упоминании о полиции.

…Бедная женщина. Как ей тяжело нести все это в себе. Конечно, им не хотелось бы оповещать полицию о краже. В этом случае начнется официальное следствие, возникнут разговоры, пересуды, и на гостевой дом падет тень.

— Я хотела сказать, что он, возможно, сможет помочь в раскрытии кражи. Насколько я знаю, у него большой опыт и знания в этой области. Он — следователь.

— Спасибо вам за понимание и участие. Я ценю это… — Елизавета Капитоновна задумалась. Люся вопросительно выжидала. — Но мой муж, Леопольд Фомич, принимает решения самостоятельно. Давайте дождемся возвращения мужчин. Может… что-то прояснится по поводу исчезновения Дормидонта Ниловича, и будет найден альбом.

Пламя разгоралось в печи, потрескивая сучьями и мягко шурша. Его блики кинулись было резвиться на лицо Глеба, но вскоре поняли, что громко храпящий человек им скучен. Тогда они перепрыгнули прямо на раскрасневшееся лицо Петра, заискрились в его бегающих глазах и, не найдя отражения в усах, закружились в танце на поблескивающей между сидящими за столом мужчинами металлической фляжке.

— Умотался парень… сразу видать, не нашенский, — Петр изрядно захмелел, язык заплетался, глаза осоловело бродили по избе. — Наш бы что… ну протопал пару десятков километров, так привычный же, а эти… — он махнул рукой и залпом осушил пластмассовый стаканчик.

— А ты тоже хорош-гусь! — Леопольд Фомич отрезал кусок колбасы и положил на хлеб. — Ври, да знай меру… Медведь, медведь! Это он поверил, что медведь, а мне не надо лапшу на уши вешать. Я тебя не первый год знаю… что? Выпил и решил подурачиться? Клавкины тычки опостылели?

— Да… перестань, ты… Фомич, — Петр взял бутылку, чтобы вновь наполнить свой стакан, но Леопольд Фомич прикрыл его ладонью. — Да ты че, Фомич?! Да не вру я! Серьез… говорю… Во… как тя вижу, жопа косолапая, морда к морде столкнулись с ним. Че, думаешь, я бы попер на Белую-то? Не веришь?! Ты… дай мне стресс-то снять…

— Ладно, пей, — махнул рукой Леопольд Фомич. — Все равно правду не скажешь.

Петр опять залпом осушил стакан, шумно выдохнул, и уронил голову на руку. Лепольд Фомич задумчиво смотрел на язычки пламени в печи. Петр посопел, похрюкал и тяжело оторвал голову от стола. Слова с трудом слетали с языка:

— Слышь… Фомич… А у вас же еще мужик был… он че… не пошел… меня спасать?

— Вот так и скажи прямо: хотел я вас, мужиков, собрать, подурачиться, выпить.

— А… ну тебя… — Петр отмахнулся и опять повалился головой на стол.

Сначала Глеб почувствовал затхлый, проволглый запах старой одежды, потом к нему прибавилась ноющая боль в левом предплечье. Он приоткрыл глаза… Тусклый свет струился сквозь маленькое оконце, оставляя в полумраке бревенчатые стены, уже остывшую печь и стоящий посреди избы стол с бутылкой, стаканами и остатками недоеденной колбасы и хлеба. Взор Глеба проследовал к приотворенной двери, из-за которой слышались негромкие мужские голоса. Глеб опустил ноги с нар, приподнялся, сел. Его куртка лежала рядом на небольшом табурете. Он потянулся за ней, табурет опрокинулся и загремел.

Дверь со скрипом распахнулась, и в полосе света появился Леопольд Фомич:

— А… слышу, зашевелились. Вы у нас — поздний петух. Петр уже прокукарекал. Глотните немного из фляжки, сразу согреетесь. Пора двигаться, а то наши дамы давно уже бьют тревогу. Если сейчас пойдем, то к ланчу успеем. Вы до озера дойдите, ополоснитесь. Хороша водичка! Освежает! — бодрый голос Леопольда Фомича рассеял последние остатки сна.

Дневной свет заставил Глеба зажмуриться. Натруженные после вчерашних переходов ноги болели. С трудом ступая по камням, Глеб заковылял к блестящей кромке воды. Постоял, посмотрел на бегущие к берегу небольшие волны, стянул с себя рубаху, разулся и шагнул в воду. Холод обжег ноги, но зато сразу исчезло ощущение боли. Он плеснул воду себе на плечи и спину, и тут же застонал — дала знать о себе большая лиловая ссадина, красовавшаяся на боку. Он полил воду на голову, зажмурился, левая щека саднила.