Константин Веснин - Приют горного странника

Зашел домой, хлопнул дверью и, скинув промокшие куртку и кроссовки, прошел на кухню. Бутылку поставил на стол, вынул из пакета кролика и брезгливо сморщился:

— Да… собутыльник из тебя неважнецкий, но… выбирать не приходится, брат, давай, присаживайся.

Расстелив на столе газету, положил на нее кролика. Казалось, тот затаился, принюхиваясь и присматриваясь, и, вообще, был настороже…

— Да ты расслабься, к нам никто не придет, — Павел хмыкнул, — некому… Давай знакомиться. Ты — кролик, а я — Паша, художник, свободный… так сказать… Пить будешь? Водку?

Кролик в недоумении таращился черными глазенками-бусинками.

— В общем, я тебе налью, а там, как знаешь.

Павел открыл бутылку, зачем-то понюхал, сморщился, разлил по рюмкам.

— День рожденья у меня сегодня, — он посмотрел на часы, — уже прошел, да…

Первую рюмку выпил залпом, чем-то закусил. Теперь ему казалось, что игрушечный зверек смотрит насмешливо и слегка брезгливо.

— Да… нет, ты не думай, я, вообще-то, непьющий… был. И не смотри так!

Он развернул кролика, взял его рюмку и выпил.

— Понимаешь, — пытался он объяснить спине кролика, — так не должно быть, чтобы человек был один. Вот тебе все равно, ты — игрушечный, а мне… у меня… болит, — он потер грудь, — здесь. Так не должно… понимаешь? Люди день рождения в одиночестве не отмечают… вообще-то, приглашают гостей, ну… друзей, близких, любимых девушек… — зачем-то пытался он объяснить спине и круглому хвостику. — Да что ты, чучело, вообще понимаешь?! — Павел почему-то разозлился и, схватив игрушку, швырнул в угол. — Завтра на помойку тебя вынесу, никто не поднимет, — взял бутылку и стал пить уже из горла.

Как очутился в комнате, на диване, он не помнил, только нашел себя утром именно там, с гудящей головой, прижимающим к груди грязного, серого кролика. Казалось, кролик смотрел на него сочувствующе.

— Ты как здесь оказался? — Павел недоуменно посмотрел на игрушку.

Он поднялся и пошел в ванную, по пути швырнув кролика к двери, на коврик. После душа, выйдя из ванной, наткнулся взглядом на серый, грязный комочек. Зверек сжался, уткнувшись мордочкой в грязный половик, притаился и смирился, ожидая своей участи. Его глазки теперь ничего не выражали.

И тут Павел впервые понял, что он не один. Ощущение присутствия живого существа было настолько явным, что Павел начал опасаться за свой разум. Он вспомнил, что где-то читал о разных стадиях одиночества.

— А у меня, видимо, стадия разговоров с неодушевленными предметами, — он хмыкнул, — ну… и начинающийся алкоголизм.

Смирившись с создавшимся положением вещей, он долго отмывал кролика в ванной, и потом долго глупо улыбался, видя произошедшую метаморфозу — белого кролика со счастливой улыбкой.

— Ну… ты даешь, однако…

С утра надо было идти, выполнять заказ клиента, и Павел погрузился в текущие дела. И только очутившись вечером дома, напротив телевизора, нащупал рукой на диване мягкий комочек.

— Ты еще здесь?!

И тут он отчетливо, до промокшего воротника куртки, вспомнил прошлый вечер.

— Нет… ну ты… в общем, извини, брат, если что не так, — он нашел у белого комочка переднюю лапу и пожал ее.

Кролик молчал и улыбался.

— Ладно, оставайся, места нам хватит, — Павел вздохнул, охватывая взглядом комнату, навалился на спинку дивана, а улыбчивый кролик каким-то образом опять очутился у него на груди.

Глядя в телевизор и машинально поглаживая кролика, Павел заметил маленькие искорки, вспыхивающие на его шерстке и отлетающие вниз.

— Да ты еще и светишься… — он с изумлением посмотрел на кролика. — Ну, брат, про статическое электричество я знаю, — он опять провел рукой по спинке кролика. Искорки вспыхнули вновь. — Или все-таки настаиваешь, что ты волшебный?.. А как ты тогда оказался в этом полуподвальном ларьке? Хотя, что я… меня тоже жизнь туда же бросила…

…Порыв ветра налетел на них, зашуршав листьями большого старого дерева, тянувшего в их сторону свои крючковатые ветви. Павел Иванович негромким голосом продолжал свой рассказ:

— Я боюсь показаться вам смешным, я же взрослый, зрелый человек, так сказать, но реальность такова, что эта игрушка вернула меня к жизни тогда, когда мне было особенно одиноко, — Павел Иванович бережно вынул из сумки белого игрушечного кролика размером чуть более ладони.

Инесса Львовна была потрясена, она не знала, что сказать, только смотрела то на кролика, то в глаза Павлу Ивановичу. Художник улыбался, часто моргая, пытаясь спрятать за очками появившиеся на глазах слезы.

Спускаясь с крыльца магазина, Глеб и Люся заметили полицейский уазик, стоящий около ворот гостевого дома «Приют одинокого странника».

— Вот и мои коллеги прибыли, — полушутливым голосом заметил Глеб.

— Глеб, ты же не обязан контактировать с ними, ты — в отпуске.

— Не волнуйся, в мои планы не входит рассекречивать себя. Да и они долго тут не задержатся. Опросят всех, возможно, снимут пальчики в номере деда и отправятся на его поиски. Пойдем за молоком.

Они направились вдоль улицы, высматривая вывеску «Молоко». Впереди, у небольшого, огороженного частоколом огорода, примыкающего к бревенчатой избе, стояли одна за другой три коровы. Глеб и Люся подошли ближе и увидели, что коровы выстроились в очередь перед выкрашенными в белый цвет деревянными воротами. На воротах красной краской было выведено «Молоко».

— А вот и магазин «Молоко», — отреагировал на представившуюся им картину Глеб. — Увы, мы запоздали, и придется занимать очередь. Поинтересуйся у этих милых буренок, которая из них последняя.

В этот момент белая корова, стоящая первой перед воротами, протяжно замычала. Из-за забора послышался женский возглас: «Иду, Иду!». Ворота, сопровождаемые громким скрипом ржавых петель, распахнулись, и промычавшая корова важно прошествовала во двор. Из ворот выглянула женщина в белой косынке:

— Вы за молоком? Проходите во двор.

Очередь недовольно промычала, пропуская вперед чету Непрухиных.

— Давай пройдемся еще чуть дальше и посмотрим другую окраину поселка, — предложила Люся, когда они, отведав свежего, парного молока, снова оказались на улице.

Гуляя, пошли по Лесной улице, осматривая старые, покосившиеся заборы и выглядывающие из-за них потемневшие от времени бревенчатые избы. Запах навоза смешался с медовым ароматом буйно разросшегося разнотравья. Редкие голоса людей, мычание коров, лай собак, да порывы ветра оживляли выглядевший спящим поселок.

— Какая тишина вокруг, и не видно никого из людей. У меня такое ощущение, Глеб, что жизнь здесь замерла, где-то лет сто назад…