Константин Веснин - Приют горного странника

Шаги Павла замедлились, он пару раз глубоко зевнул, и тут, среди зелени деревьев, его взор поймал какой-то оранжевый предмет, повисший на ветке. Тропинка подвела его поближе и показала спинку мохнатого игрушечного существа, безжизненно свесившего лапки с мягкими коричневыми копытцами и хвостик-кисточку. Понять, что это за зверек, не было возможности: насаженная на сук мордочка была выдрана полностью, и оттуда клочьями вывалилась вата, словно нетающий снег покрыв прошлогоднюю листву и свежую зелень.

— Кто же тебя так? — невольно вырвалось у Павла. — Ну и хреново же тебе…

Он снял игрушку с ветки, повертел ее в руках:

— А ты, наверное, был забавный… при жизни, — он грустно улыбнулся и уже хотел бросить игрушку на землю, как заметил идущую по тропе девушку. Сам не зная почему, он вдруг обратился к ней:

— Вы не подскажете, где тут можно вызвать скорую помощь, а то у меня на руках пострадавший? — он улыбнулся и посмотрел на девушку.

…Слишком серьезная, чтобы отреагировать на мою шутку…

Он уже пожалел, что обратился к незнакомке, но было поздно. Тропинка подвела девушку к нему. Она взглянула на зверька, нахмурив лоб:

— Выглядит так, как будто его драла собака. Наверное, ребенок потерял, а родители не заметили. По этой тропе часто выгуливают собак… Похоже, кто-то специально натаскивал собаку, дразня игрушкой…

Они застыли в нерешительности: она смотрела на игрушку, а Павел почему-то смотрел на нее и уже хотел что-то сказать, но она опередила:

— Не бросать же его здесь. Давайте мне, — девушка протянула руку и взяла пострадавшего зверька. — Ему можно помочь и вернуть к жизни. У меня в детстве был подобный бычок…

— Полагаете, это — бычок?

— Скорее всего. Видите… у него желтенькие рожки, хохолок на голове и копытца на лапках…

Девушка положила зверька в пакет, взглянула на Павла. Павел молчал.

— Ну что же… пойду его лечить, — и она пошла по тропинке в одну сторону, а Павел, постояв, направился в другую, но вскоре оглянулся. Девушка уже скрылась за деревьями, на траве белели разбросанные клочки ваты. Павел повернулся и побежал вслед за ушедшей незнакомкой…

…Павел Иванович замолчал. Инесса Львовна не решалась спросить его, пока он сам не сказал:

— И, с тех пор, наш маленький бычок Борька живет с нами. Вижу ваш вопросительный взгляд. Отвечу… да, мы с той девушкой идем по жизни вместе, и у нас сын и дочь… Вот, казалось бы, мелочь, пустяк, но от того, как отреагирует человек на эту мелочь, зачастую зависит его дальнейшая судьба, — Павел Иванович вздохнул.

— Как я с вами согласна, Павел Иванович, — Инесса Львовна грустно улыбнулась. — Я в какой-то книге прочитала, что все мы — садовники своих душ. И какие семена мы посеем, такие всходы и пожнем. Вы пожалели эту несчастную игрушку, другой просто пнул бы ее, а третий — не заметил, пройдя мимо. Из этих маленьких кирпичиков люди строят свою жизнь. Казалось бы, незаметные эпизоды… на которые и внимание не обратишь. А следовало бы!

Возвращающихся с вершины хребта путешественников встречали в холле гостевого дома Леопольд Фомич и Елизавета Капитоновна.

— А мы уже вас заждались! Как все прошло? Не разочаровались? — Елизавета Капитоновна широко улыбнулась. — Что такое? Что случилось? — ее взгляд устремился на заметно прихрамывающую Инессу Львовну, которую Павел Иванович бережно поддерживал под руку.

— Не беспокойтесь! — Инесса Львовна не проявляла никаких признаков огорчения, напротив, ее переполняли радостные эмоции. — Со мной все в порядке. Так… мелочь… слегка потянула лодыжку. Но, вы знаете, горы, — она покачала головой, — они бесподобны!

Павел Иванович подвел Инессу Львовну к дивану, помог ей присесть, затем подошел к хозяевам гостевого дома:

— Есть ли новости?

— Есть, но… увы, неутешительные, — Леопольд Фомич удрученно вздохнул. — Задержанные оказались непричастными к краже. Нам остается только ждать…

— Да, вы правы, — художник сразу погрустнел, ссутулился. — Но, боюсь, время играет против нас, и чем позже будет пойман вор, тем меньше вероятность, что альбом будет в полной сохранности, да… так вот… — и он взглянул на Глеба, как бы давая понять, что был прав, утверждая, что новая встреча с Дормидонтом Ниловичем маловероятна.

— Давайте все-таки надеяться на лучшее, — нарушила нависшую паузу Елизавета Капитоновна. — Переодевайтесь и добро пожаловать на обед. Вкусные блюда гарантированы, так что занимайте ваши столики.

Люся прошла в номер, а Глеб задержался в холле.

— Как хорошо, Глеб, после подъема в горы, посидеть на берегу озера…

— Согласен… я только прикрою глаза и снова вижу камни, скалистые выступы, тропу, с которой открывается потрясающий вид вниз…

Люся, осторожно ступая по каменистому берегу, подошла к кромке воды, зачерпнула ее ладонями:

— Она такая холодная… даже летом не прогревается… Зато какая прозрачная, все дно видно до мельчайших камушков… а как колышутся потоками воды маленькие водоросли…

Она медленно пропустила струйки воды сквозь пальцы, потом набрала полные ладони, умылась и повернулась к мужу:

— Глебушка, проснись, ты где-то витаешь…

Глеб очнулся от задумчивости, в которой он пребывал после спуска с вершины хребта, улыбнулся в ответ жене и стал плескать воду на лицо:

— Если этой водой регулярно умываться, то голова будет здорово соображать.

— Я думаю, в ней много целебных свойств.

— Конечно, она целебная. Этому озеру миллионы лет, и в нем растворено множество минералов, солей…

— Смотри, Глеб, смотри сюда, маленькие рыбки, они подплывают прямо к рукам, да они совсем ручные… они клюют мои руки, — Люся неподвижно замерла, восторженно рассматривая косяк рыбок, поблескивающих серебристыми спинками. — Их даже можно погладить…

Она попыталась тихонько шевельнуть рукой, но еще раньше ее движения стайка рыбок синхронно отпрянула в сторону.

— Их как ветром сдуло, так быстро они метнулись…

Расположившийся неподалеку от них Павел Иванович заканчивал работу над пейзажем, начатым в день приезда. И теперь он стоял, то смотря на холст, то вглядываясь в прибрежные скалы дальнего берега и подступившие почти к самой воде высокие деревья… Встрепенулся, решив смешать краски, добавляя новые тона, лицо его сосредоточилось. Затем, прищурившись, начал осторожно накладывать мазки на холст.

Наконец он глубоко вздохнул и, произнеся: «Ну, похоже, все», отошел подальше от этюдника, давая краскам подсохнуть. Его взгляд остановился на Глебе и Люсе, склонившихся у береговой полосы.

…Безмятежная молодежь… Всему свое время. Казалось, еще вчера и я был таким же, как они, но… после тридцати годы полетели особенно быстро, только успевал отсчитывать очередное десятилетие. И все-то надо было успеть, каждый день загромождался планами, делами. Все куда-то бежал, боялся что-то упустить.