Константин Веснин - Приют горного странника

— Почему не догадаюсь, дай попробую…

— Даже не пытайся, приходил Дормидонт Нилович!

Люся выжидательно замолчала, наблюдая за реакцией Глеба. Но, к ее разочарованию, Глеб вел себя обычным образом: прошел в номер, заперев за собой дверь, неторопливо достал из пакета пачку печенья, баночку кофе и без малейшей заинтересованности во взгляде сел в кресло.

— … и самое главное, — Люся не сдавалась, пытаясь усилить загадочность и драматизм ситуации. — Альбом с марками находится у Павла Ивановича!

— Как банально все оказалось. Наверное, Павел Иванович сам хорошо припрятал альбом и забыл где… а Дормидонт Нилович просто гуляет, где хочет и приходит, когда ему вздумается… — Глеб прикрыл глаза, всем своим видом выражая полное пренебрежение к драматическому пассажу Люси.

— Так… Глеб… посмотри мне в глаза, — тон голоса Люси изменился. Восторженные возгласы уступили место подозрительности и досаде. — Нет, нет, не уводи взгляд и не улыбайся. Я с тобой серьезно говорю. Я же вижу, что ты знаешь больше меня. Глеб! Расскажи мне все, иначе… я не буду с тобой сегодня разговаривать.

Глеб некоторое время с улыбкой смотрел, как Люся нахмурила брови и отвернулась к окну.

— Я знаю, почему Дормидонт Нилович сегодня приходил, — он, наконец, нарушил молчание. Люся упрямо смотрела в окно. Тогда Глеб продолжил:

— И я знаю, где в данный момент находится Дормидонт Нилович…

— Глеб… это не очень тактично по отношению ко мне, — Люся продолжала изучать пейзаж за окном.

— Ну… хорошо, хорошо. Я тебе расскажу, но и ты дай мне слово, что никому никогда не расскажешь то, что ты сейчас услышишь в этой комнате.

Люсе повернулась к нему и, стараясь выглядеть серьезно, произнесла:

— Я тебе обещаю и торжественно клянусь: никто никогда не узнает о том, что ты мне сейчас расскажешь. Ну… теперь открой мне эту тайну.

Глеб задумчиво молчал, собираясь с мыслями, затем неторопливо начал:

— После того, как альбом… неким чудесным образом обрел своего прежнего хозяина, я полагаю, следствие будет прекращено, и мне не придется давать показания. Иначе, это затронуло бы доброе имя и принесло бы несчастье людям, которые мне импонируют…

Люся до сих пор молчала, ловя каждое слово Глеба. Но тут она не удержалась и спросила:

— Ты сказал… людям. Значит, к исчезновению альбома был причастен не один человек?

— Давай я расскажу тебе все по порядку, но… я предлагаю сделать кофе.

— Ум-м, какой кофе. Лимончик бы туда… — Глеб мечтательно вдыхал аромат, исходящий от маленькой чашечки в его руке.

— Лимона-то у нас и нет, хотя, подожди, я спущусь вниз, возможно, у Елизаветы Капитоновны есть…

— Не стоит… их сейчас лучше не тревожить. Приготовься слушать… Во-первых, сразу отбросим идею о том, что альбом не покидал номера Павла Ивановича…

— Так… значит, кража все-таки была? — Люся вопросительно посмотрела на Глеба.

— Была. И у меня, ты помнишь, были различные версии ее осуществления, но одна… чрезвычайно необычная не давала мне покоя. Это была версия, построенная на догадках, у меня не было никаких доказательств и улик для ее обоснования до тех пор, пока одна… теоретически возможная улика не появилась на моем горизонте.

Когда мы сегодня поднялись на вершину хребта, я сделал звонок своему напарнику и попросил его проверить побочное доказательство моей гипотезы. Он это сделал. Результат оказался положительным: версия получила обоснованное подтверждение. Тогда я задумался о ловушке, но необычной ловушке: ловушке во имя спасения… Вижу твое удивление. Я же полицейский, а не какой-нибудь психолог-душеспаситель. Но, прежде всего, я такой же человек, как и все остальные. В течение жизни у меня сформировались понятия о добре и зле, о моральном долге и чести…

Кофе немного остыло, и Глеб пил его маленькими глотками.

— Я пока ничего не понимаю, но… продолжай, — Люся добавила себе в кофе кипятка.

— Когда мы вернулись с сегодняшней прогулки, ты сразу прошла в номер, а я задержался и, незаметно для окружающих, намекнул одному из присутствующих в холле о необходимости важного и срочного разговора. И вот, после обеда, когда ты, уставшая после восхитительной высокогорной прогулки, пребывала в царстве Морфея, я тихонько покинул наш номер…

…Глеб подошел к двери администраторского номера и постучал.

— Заходите, — послышался голос Леопольда Фомича, и Глеб, повернув ручку двери, оказался в уже знакомой ему комнате. — Проходите, проходите.

Глеб разместился на диване, закинув ногу на ногу.

— Чай, кофе или, может быть, коньячок… хороший, армянский… по рюмочке? — предложил Леопольд Фомич.

— Нет, спасибо.

— А я, с вашего позволения, воздам должное небольшой рюмашке. Из-за этой кражи на душе все время неспокойно.

Глеб подождал, пока Леопольд Фомич воздаст должное армянскому напитку. Он заранее подготовился к разговору, поэтому, когда хозяин вопросительно посмотрел на него, он сказал:

— Леопольд Фомич, я пришел сюда, чтобы протянуть теперь вам руку помощи…

— Мне?! — брови Леопольда Фомича от удивления поползли вверх. — Руку помощи?! Простите, не понимаю…

— Ситуация очень серьезная, поэтому я здесь. Видите ли, в чем дело… Знакомый вам Павел Иванович утром, в день пропажи альбома, надел на левую руку часы с необычным, большим циферблатом, у которого — гладкая, из твердого стекла, поверхность. После завтрака Павел Иванович беседовал с Дормидонтом Ниловичем, во время которой, этот достопочтенный старец имел неосторожность приложиться своей правой рукой к часам…

Глеб замолчал, внимательно наблюдая за реакцией Леопольда Фомича. Тот поставил рюмку на стол. В его взгляде Глеб заметил настороженность и даже тревогу, тогда он продолжил, неотрывно смотря в глаза своему собеседнику:

— Я попросил Павла Ивановича временно отдать эти часы мне. Я намереваюсь передать их полиции для снятия и сравнения отпечатков ладони Дормидонта Ниловича с отпечатками всех присутствующих, повторяю — всех присутствующих в гостевом доме людей… Вот собственно и все, что я хотел вам сообщить.

Глеб замолчал и перевел взгляд на окно. Он не хотел видеть побледневшее лицо Леопольда Фомича, его вдруг задрожавшие руки.

…Артист, сейчас ты играешь свою реальную, жизненную роль, и как разительно она отличается от всех прежних твоих постановок.

— Постойте, — Леопольд Фомич нарушил гнетущую паузу. Он достал платок и вытер испарину, проступившую на лбу. Глеб отметил про себя знакомое движение руки, так часто наблюдаемое у Дормидонта Ниловича. — Постойте… я вам сейчас все объясню.

— За этим я и здесь.

Глебу было грустно наблюдать страх и панику в глазах у человека, который еще день назад первым подал ему руку помощи и помог выбраться из оврага.