Константин Веснин - Приют горного странника

— Мне сразу стало ясно, что разрывы на плаще — это дело рук человеческих, а не медвежьих лап. Если бы медведь хватил по плащу, то вырвал бы целый клок ткани, да еще скорее всего прихватил бы одежду под плащом… Но… клочки шерсти на поляне, признаюсь, поставили меня в тупик. Я был озадачен, неужели там действительно хозяйничал медведь? Но потом до меня дошло: раз вы подробно рассказывали мне о повадках медведя, показывали его задиры, значит, медведи тут бывают, и у вас была возможность добыть эту шерсть.

— Они любят тереться о стволы деревьев, спинку-то почесать некому, — Леопольд Фомич с горькой усмешкой взглянул на Глеба.

— Хорошо. Я вижу, что вы мне рассказали правду. Возвращайте альбом, а я постараюсь устроить все так, чтобы ваша тайна осталось тайной. И последнее… Дормидонт Нилович должен навсегда покинуть этот мир, надеюсь, вы меня правильно поняли?

— Все, все, я вас понял! — Леопольд Фомич не дал Глебу закончить фразу. — Обещаю вам, я сейчас же… с помощью Дормидонта Ниловича… верну альбом Павлу Ивановичу, и комар носа не подточит. Только я вас прошу не раскрывать моей… вернее — нашей с Елизаветой Капитоновной тайны.

Глеб колебался, не зная как поступить, но пересилило желание высказать восхищение перед актерским талантом человека, заставившего даже его некоторое время верить в реальность происходящего.

Он подошел к Леопольду Фомичу:

— Позвольте пожать вашу руку.

…Глеб закончил свой рассказ. Люся выслушала его, замерев в кресле. Рядом, на столике, стояла чашечка остывшего кофе.

— Да уж, ничего подобного я себе даже представить не могла… — она покачала головой.

— Вот так проходят медовые месяцы с полицейскими.

— Расскажи мне, как ты пришел к разгадке этого преступления?

— Помнишь, мне не давала покоя одна мысль: первоначальному появлению Дормидонта Ниловича сопутствовало нечто необычное, что я отметил подсознательно, но не мог осмыслить. И это необычное все время подталкивало меня выяснить свою суть. Позже, когда мы беседовали с Клавдией, это необычное получило некоторую подпитку: Клавдия обмолвилась, что в утро кражи занималась покраской магазина. Она видела, как выходили из ворот гостевого дома сперва Павел Иванович, затем — Дормидонт Нилович, а после — Инесса Львовна, и, между прочим, сказала, что лай Буяна сопровождал выход только художника и Инессы Львовны. И тут меня озарило: ну, конечно, я сидел в холле, когда Дормидонт Нилович прибыл в гостевой дом, и я также не слышал лая Буяна при его появлении.

— Ну, он мог специально прикормить собаку, еще в свой первый приход три недели назад…

— А какой был в этом смысл?

— Ну, допустим, он любитель собак, и не может пройти мимо, не покормив их.

— Хорошо. Соглашусь. Следующий момент. За все время нашего пребывания в гостевом доме я ни разу не видел, чтобы Леопольд Фомич и Дормидонт Нилович появились на людях вместе.

— Подожди, ты мне сам говорил, что слышал их разговор, когда ждал меня в холле?

Глеб улыбнулся:

— Все это было красивой актерской постановкой, специально рассчитанной на мое присутствие в качестве зрителя. Я видел, как Леопольд Фомич подошел к двери номера Дормидонта Ниловича, постучал и вошел. Сквозь неплотно закрытую дверь слышал диалог Леопольда Фомича и Дормидонта Ниловича, но только — диалог. С моего места, на диване холла, не просматривался номер деда, и видеть их вместе я не мог.

— Так это была актерская игра… — подвела итог Люся.

— Да, игра одного актера, но игра на очень высоком уровне. А вспомни его цитирование классиков. Сначала я подумал, что Леопольд Фомич просто увлечен литературой. Подтверждением этого было наличие в их номере большой подборки книг, посвященной драматургии, начиная с античных мастеров и заканчивая такими мэтрами, как Шекспир, Расин. Я обратил внимание, что книги были в таком состоянии, как если бы ими постоянно пользовались: страницы истрепаны, везде карандашные пометки с мнением читателя по поводу определенных сценок и монологов героев.

Нетрудно было догадаться, что все эти пометки — наработки Леопольда Фомича. И я понял, насколько глубоко он проникся актерским искусством. Настолько, что у меня возникло предположение: а не является ли он бывшим служителем Мельпомены? К этому выводу меня еще больше подтолкнули слова Павла Ивановича о том, что у него сложилось впечатление, будто он где-то встречал Дормидонта Ниловича. Я решил обратиться за помощью к своему напарнику, и он выяснил, что моя догадка оказалась верной. Леопольд Фомич действительно подвизался на поприще этой музы древности, и в течение двадцати с лишним лет усердно служил ей в драматическом театре. Вот тогда я понял всю его игру, подтверждением которой были еще и жесты с платком Дормидонта Ниловича. Я обратил внимание, что лоб старика постоянно потный…

— Еще бы, — отозвалась Люся. — Надеть на себя весь этот маскарадный костюм, нацепить бороду, парик… тут любому станет жарко.

— Да… ему приходилось часто пользоваться платком. Я полагаю, он его использовал специально, чтобы он нам примелькался, и мы бы его опознали позже в номере Павла Ивановича. Еще хочу сказать о движении руки, которое сопровождало вытирание пота со лба. Это движение было очень похоже на жесты Леопольда Фомича, часто откидывавшего пряди волос со лба.

— Ну, на это я, конечно, не обратила внимания.

— Я тоже специально не заострял его, но… моя профессия сыщика выработала подсознательный инстинкт наблюдательности.

— Значит, Павел Иванович никогда не узнает правду об этой краже?

— Инесса Львовна также. Пойду, навещу Павла Ивановича. Возможно, и он расскажет мне что-нибудь интересное.

В номере художника Глеб застал Инессу Львовну.

— Вы слышали последние новости? — женщина метнула на Глеба быстрый, вопросительный взгляд.

— Жена мне все рассказала, — коротко ответил Глеб.

— Это невероятно! Это просто в голове не укладывается! — Инесса Львовна заговорила нервным, сбивчивым голосом. — Я и Павлу Ивановичу говорю, что это не простой старик… он — леший! Нет, не улыбайтесь, я знаю, что говорю. Он самый настоящий леший, я читала про них. Раньше их было много, а сейчас они остались вот так… по глубинкам. И они обладают способностью зачаровывать! — глаза Инессы Львовны округлились от значимости ее собственного открытия. — Он навел на Павла Ивановича чары с этим альбомом, когда взял его за руку в холле. И Павел Иванович, находясь под воздействием его чар, спрятал альбом. Он был словно в гипнозе, не отдавая себе отчета в том, что делает.

Павел Иванович недовольно поморщился и покачал головой:

— Да ерунда все это. Не верю я во всякие там чары, в леших и прочее. Я придерживаюсь своего первоначального мнения, что старик стащил альбом и в спешке потерял платок. А потом он, наверное, чего-то испугался, вернулся и сунул альбом под матрас кровати.