Майк Германов - Безликий [litres]

Очевидно, Аня была уверена в смерти Барыкина. Она задвинула его фото и вспоминала о нем как о части прошлого. Вот только, похоже, не такого далекого, как я думал.

Надо было все-таки расспросить ее. Но ведь тогда пришлось бы признаться, что я видел снимок, то есть совал нос в ее дела. С другой стороны, раз я расследую убийства, все дела – мои, если они могут хоть как-то касаться преступника и его жертв. Словом, ситуация была не из легких. И все же я знал, как поступить. Если у тебя есть правила, которых ты привык придерживаться, ты становишься предсказуем. Даже для самого себя.

Я закончил работу в архиве и поехал в свою квартиру. Там я взял смену белья, кое-какую одежду, пополнил запас мезима и гастала и отправился обратно в Пушкин.

Небо было серое, солнце просвечивало сквозь тучи размытым желтым пятном, воздух был не просто влажным, а парным, как в оранжерее.

По дороге мне позвонил Башметов:

– Валера, кто будет руководить обыском леса вокруг моста через Кузьминку?

– Пусть пока едут с Димитровым, это местный следователь. Я присоединюсь через час-полтора. Заехал домой, прихватил шмотки.

– Когда планируешь закончить расследование?

– Разве можно предугадать, Павел Петрович?

– Если преступник убьет всех, кого наметил, то потом смоется, и ищи-свищи ветра в поле. Нужно взять его раньше, ты понимаешь?

– Конечно.

Да, я прекрасно осознавал, что, как только убийца осуществит свой план, загнать его в ловушку будет уже невозможно. Нам удалось предотвратить смерть очередной жертвы, что дало определенную фору, и я надеялся вычислить преступника до того, как он решит взяться за дочку Языковой. На миг представился ребенок со срезанным лицом, с выжженным клеймом-цифрой. Если это случится в реальности… не знаю, как смогу работать дальше!

До Пушкина я добрался довольно быстро и сразу направился к мосту. Там уже вовсю шла работа: стояли три машины, и по лесу рыскали сосредоточенные полицейские. Встретивший меня Димитров сказал, что и по другую сторону железки происходит то же самое.

– Как тебе удалось достать людей? – спросил он с ноткой уважения.

– Просто попросил, – честно ответил я. – Дело громкое, и все заинтересованы в том, чтобы мы его закрыли как можно скорее. Успехи есть?

– Нет, мы только начали. Полно мусора, но разве разберешь, где чей?

– Надо найти место, с которого хорошо виден мост. Преступник должен был провести в ожидании, по крайней мере, час, так что там должны остаться следы ног, коленей, локтей и так далее.

Димитров кивнул:

– Понимаю. Этакое лежбище.

– Вот именно.

– Ладно, будем искать. Тебе, кстати, звонили в отдел утром.

– Кто?

– Священник из церкви Святого Апостола Иоанна. Тот, к которому ходил Зинтаров.

– Что он хотел?

– Не знаю. Спросил тебя, узнал, что ты в отъезде, и повесил трубку.

– И ничего не сказал?

– Не-а.

– Я съезжу к нему. Мало ли.

– Ну, давай. Здесь ты погоды не сделаешь. – Димитров с тоской обвел глазами лес. – Мы тут до ночи провозимся, а найдем ли что-нибудь – еще не известно!

Я отправился к отцу Григорию, надеясь застать его в церкви.

Мне было интересно, что заставило его разыскивать меня. Вероятно, мелочь, не стоящая внимания, но всегда оставался шанс, что священник вспомнил нечто важное.

На крыльце церкви я перекрестился и вошел внутрь. В нос сразу ударил узнаваемый запах воска и ладана.

Заметив служку, я подошел к ней и объяснил, что мне нужно увидеть отца Григория по срочному делу.

– Он еще не вернулся, – ответила она шепотом.

– Как? – удивился я. – А куда он отправился?

– Не знаю, – смиренно проговорила служка. – Если хотите, можете подождать.

– Спасибо, – пробормотал я и вышел на улицу.

Поблизости не было ни ларьков, ни магазинов, но я все равно отправился на поиски места, где можно купить бутылку газировки и что-нибудь перекусить. По дороге я положил в рот таблетку гастала.

Поесть мне удалось в крошечной забегаловке, где даже не было столов – только стулья вдоль полки, служившей подобием стойки. Я заказал овощное рагу, фаршированный рисом сладкий перец и кусок свинины в панировке, запил все кефиром и отправился обратно в церковь.

На этот раз отец Григорий оказался на месте. Вид у него был обеспокоенный и возбужденный.

Священник встретил меня в одном из помещений церкви, куда меня провела служка со словами: «Отец Григорий велел вас впустить, как только вы появитесь». При этом на ее крысином личике, словно пропитанном воском и ладаном, читалось откровенное, совершенно мирское любопытство.

– Я узнал, что вы хотели со мной поговорить, – сказал я, войдя и плотно закрыв дверь перед носом у служки, – и подумал, что это нечто важное.

Отец Григорий кивнул:

– Так и есть!

Он сделал по комнате круг и остановился возле узкого окна, глядя на улицу. На миг его брови приподнялись, затем нахмурились.

Я подошел к окну и уставился на улицу, но не увидел никого подозрительного: по дорожке шла семья из трех человек, включая девочку лет семи, за ними двигалась престарелая пара, женщина опиралась на белую трость. Вдоль ограды промчался велосипедист в шлеме и с рюкзаком на спине.

– В чем дело? – спросил я, повернувшись к священнику.

– Что?

– Увидели кого-то?

– Нет-нет. Просто собираюсь с мыслями.

Я снова посмотрел в окно, однако, кроме толстого мужика, только что вошедшего в ворота и шагающего с тяжелой одышкой, никого не увидел.

– Ладно, зачем вы хотели меня видеть? – Я подошел к простому деревянному стулу и сел.

– Вы сказали, что если я вспомню что-нибудь полезное, то должен связаться с полицией.

– Именно. – Я кивнул. – Ну, и?

Отец Григорий отошел от окна и сел чуть левее меня, положив правую руку на стол. На запястье у него были намотаны деревянные четки.

– Вчера вечером, перед самым закрытием, в церковь пришел человек, – заговорил священник шепотом.

Мне пришлось податься чуть вперед, чтобы слышать, что он говорит.

– Он сказал, что хочет исповедоваться, причем непременно у меня. Его провели к аналою, а затем отправились за мной. Когда я пришел, человек ждал меня, стоя лицом к выходу. Я окликнул его, и он повернулся. – Отец Григорий остановился, чтобы перевести дух. Мне почему-то представился незнакомец с кровавым месивом вместо лица, а затем – маска-череп, нанесенная черным и белым гримом.

– И что? – нетерпеливо спросил я, тоже понизив голос, хотя и не до шепота.

– Его лицо… было закрыто бинтами!

– Бинтами? – тупо переспросил я.

Этого я никак не ожидал услышать.

– Именно! – Священник мелко закивал и почему-то опасливо огляделся, хотя в комнате, кроме нас, никого быть не могло.

– Чистыми? – спросил я, оправившись от неожиданности.