Боб Альман - Опасное знание

— А кто такой этот Бернелиус? — спросил я, делая вид, что меня это страшно интересует.

— Андреас Бернелиус жил в XVIII веке в Уппсале, и был большим знатоком права, — ответил мне старик. — Его брат был возведен в дворянское достоинство, а так как он сам был обойден королевской милостью и его дочь вышла замуж за простого торговца, то с горя он завещал свое состояние (надо сказать, немалое по тем временам) благотворительному обществу для оказания помощи незамужним дочерям профессоров права недворянского происхождения. Поскольку незамужними у нас, слава богу, остается не так уж много дочерей, то с годами в распоряжении общества оказались довольно значительные средства.

— Так, значит, Манфред Лундберг был ревизором того благотворительного общества? — спросил я.

— Именно так, — ответил старик. — А секретарь факультета Хильдинг Улин — кассир.

— Да, я немного знаком с ним, — сказал я.

— Ревизия была просто необходима, — заметила тетя Эллен. — Этот Улин — весьма подозрительная личность. Я слышала, что он замешан во всякого рода неблаговидных делах.

Она поджала губы, и вид у нее был черезвычайно озабоченный. Подобная мимика была чревата для ее внешности самыми опасными последствиями, ибо старость уже давным-давно стала для нее свершившимся фактом.

— Полагаю, что всей этой бесценной информацией тебя снабдила госпожа Линдквист-Лундквист? — спросил неугомонный старик.

— Линдстрем-Лундстрем, — упрямо поправила его тетя. А потом сразу перешла в контрнаступление. — Это ни для кого не секрет, — сказала она. — И меня удивляет, что ты об этом ничего не слышал. Ведь ничто теперь тебя так не интересует, как тайны, ставшие всеобщим достоянием.

Несколько секунд в комнате было совсем тихо; только снег стучал в окна.

— Хильдинг ведет совершенно беспорядочный образ жизни, — продолжала тетя. — Он живет в большой вилле в Кобу и тратит гораздо больше, чем зарабатывает. Я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день вдруг разразится скандал. Ведь он разъезжает в роскошных машинах!

— В общем, ничего нет удивительного в том, что иногда он не прочь пошалить. Но отсюда вовсе не следует, что он нечестный человек. Ведь Хильдинг — такой приятный малый! Ты уже забыла тот великолепный обед, который он устроил в ноябре? И теперь я с нетерпением жду субботнюю вечеринку.

Старик чмокнул губами и стряхнул пепел с сигары.

— Думаю, что после трагедии с Манфредом никакой вечеринки не будет, — заявила тетя.

— Возможно, он и приятный малый, и к тому же устраивает великолепные обеды, но отсюда вовсе не следует, что он честный человек, — сказала Ульрика дерзко.

— Этого я тоже не утверждаю, — ответил старик. — Но если я правильно информирован, он получил в наследство довольно круглую сумму.

— Он бросает деньги на ветер, — возмущалась тетя Эллен.

— Незадолго до рождества у него была какая-то история с Мэртой Хофстедтер, — вдруг вспомнила Ульрика.

Услышав это, старик сразу оживился. Он всем телом подался вперед и изумленно воззрился на свою дочь. Казалось, глаза его сейчас выскочат из орбит.

— Да что ты говоришь! — воскликнул он. — Что же ты раньше молчала? Я ничего об этом не знал. Хильдинг и Мэрта!

— Но это уже дело прошлое, — возразила Ульрика. — Во всяком случае, насколько мне известно. Теперь у нее, кажется, Грэнберг. Он филолог.

— Что ты говоришь! — снова повторил старик.

Мэрта Хофстедтер пользовалась репутацией достаточно легкомысленной женщины. О ней рассказывали самые невероятные истории. О таких женщинах, как Мэрта Хофстедтер, всегда рассказывают самые невероятные истории. Как-то я встретил ее на одном званом обеде. Мы беседовали с ней о французском и итальянском фарсе.

На этом наш разговор прервался. Кто-то позвонил в дверь, и Ульрика пошла открывать. Вернулась она вместе с Ёстой Петерсоном.

— Да это же Ёста! — закричал старик. — Как хорошо, что ты пришел.

— Здравствуй, Ёста! — сказала тетя Эллен. — Милости просим.

Это был крупный здоровый парень в спортивной куртке пастельного цвета. Лицо у него было круглое и розовое. И не хватало только яблока во рту, чтобы из него получился настоящий рождественский поросенок. Он подошел ко мне и протянул руку. Я встал. Это было очень мощное рукопожатие.

— Это Турин, студент, — представил меня старик. — Он изучает право. Когда-нибудь вам обоим все равно пришлось бы познакомиться.

Ёста Петерсон опустился в кресло и вытер лицо большим красно-коричневым носовым платком. Он пыхтел и сопел.

— Проклят… ужасная погода, — сказал он наконец.

Он взял чашку кофе. Это его немного успокоило.

— Ужасная нелепость — эта история с Манфредом, — сказал он, покачав своей большой круглой головой.

У него был действительно удрученный вид.

— Какая бы она ни была нелепая, но она сделала тебя профессором, — ответил старик.

Эту маленькую остроту Ёста Петерсон не сумел оценить. Зато он весьма высоко оценил заслуги Манфреда Лундберга перед наукой.

— За эти месяцы я довольно хорошо узнал Манфреда Лундберга, — сказал Ёста печально. — И считаю, что это был большой ученый. Что же касается профессуры, то у меня есть кафедра в Лунде.

Последнее замечание было ответом на выпад старика. Но тот не собирался сдаваться.

— Ты хочешь получить кафедру здесь, в Уппсале, — спокойно возразил он. — Ты сам говорил об этом. Разве ты не помнишь?

— Я не могу помнить все, что говорю, — сказал Ёста Петерсон.

— А я запоминаю все, что говорю, — упрямо сказал старик. — И помню так, будто говорил это только вчера.

После того как старик воздал должное своей превосходной памяти, на некоторое время воцарилось тягостное молчание. Ни у кого не было особого желания высказываться на эту тему. Правда, тетя Эллен попыталась начать разговор об ужасной погоде, но авторитетным в данном случае могло быть лишь суждение Ёсты Петерсона, который только что был на улице, а он предпочитал говорить о своем усопшем друге Манфреде Лундберге.

— Я не знал, что у него такое плохое сердце, — сказал Ёста. — Бедный Манфред, наверное, слишком много работал! А вид у него был вполне здоровый. Во всяком случае, мне так казалось.

В дверь снова позвонили. Ульрика пошла открывать. Это был Эрнст Бруберг, и Ульрика провела его в библиотеку. Я подумал, что скоро здесь соберется весь юридический факультет. Эрнст Бруберг остановился в дверях и слегка поклонился. Он был довольно слабого сложения, худ и, если не начнет следить за собой, через несколько лет наверняка станет сутулым. В его внешности есть что-то аристократическое. Бледное лицо его красиво. Он носит строгий темно-серый костюм. Я слушал его лекции на подготовительном курсе, а потом познакомился с ним немного поближе на одной вечеринке, где он был чуть-чуть навеселе и даже перешел со мной на «ты».