Семен Данилюк - Законник [сборник]

— Отказался оценить. Слишком мало, говорит, прошло времени. А мы норовим по закону, даже в действие не вступившему, в кальке, можно сказать, уже итоги подводить. Хотя если навскидку…

— Профанация? — без труда догадался Резун. — До чего ж с тобой бывает трудно, Илья Викторович. И слова-то всегда правильные. И логика безупречная. Не человек, а чревовещатель. Только есть еще человеческий фактор. Министру сейчас очень непросто. Попросил нашей поддержки. И чем ответим?.. Ладно, — вроде как решился он.

— Давай переставлю подписи по служебному ранжиру. Я первым, потом замы и далее — согласно штатному расписанию. Одним из тридцати-сорока подписать — на это хоть согласен?

— И на это не согласен! — через силу, но отказал Гулевский. — Подписывают вместе. Стыд имут порознь.

— А я уж за тебя поручился, — Резун поднялся, ссутуленный. Поколебался. — Сегодня мне предложена должность замминистра. Как думаешь, назначат, если я такое простенькое поручение не выполню? — он потряс папкой. — Я тебя, наконец, как друга прошу.

Гулевский с виноватым выражением опустился в кресло.

Дверь распахнулась от толчка. На пороге возник снежный человек — Евгений Стремянный. Раздосадованный Резун оглядел постороннего, обогнул, не поздоровавшись.

— В общем, прошу подумать, — сухо произнес он, уже из коридора.

— Похоже, не вовремя? — догадался Стремянный.

— Снег хотя бы мог отряхнуть?

Стремянный, ни мало не смутившись, выдавился в коридор, откуда раздалось энергичное похлопывание и следом — брань Арлетты, погнавшей его на лестницу. Впрочем, бранилась она больше для вида, — как и все сотрудницы кафедры, к Стремянному относилась с особой, женской снисходительностью.

Стремянный давно оставил попытки вовлечь в расследование Гулевского. Может, сам понял наконец, как тягостно отцу убитого лишнее напоминание о трагедии, а скорее — более тактичная жена подсказала. Но раз в неделю по вечерам заскакивал в Академию и делился новостями, — Гулевский оформил ему пропуск.

Сам Стремянный, забросив и без того худосочную адвокатскую практику, все силы отдавал разработке банды отравителей. Официально в состав оперативно-следственной группы, возглавил которую Батанов, оформить отставника было невозможно. Но по умолчанию участие его приветствовалось на всех уровнях. Начальник МУРа после первого же оперативного совещания, на котором Стремянный предложил детальный, структурированный план действий, рекомендовал Батанову опереться на опыт и знания прежнего сослуживца. Руководящее указание замотанный текучкой Батанов воспринял как подарок судьбы. А потому без затей установил в оперативной группе режим негласного подчинения отставному подполковнику. Очень быстро Стремянный превратился в начальника штаба: выдвигал версии, планировал задержания и обыски, контролировал работу в СИЗО, давал задания оперативникам. Первым проводил допросы задержанных.

Единственно, контакты со следствием переложил на Матусенка, — отношения с чванливым Мелешенко так и не задались.

Впрочем, и руководитель следствия, поначалу ультимативно потребовавший отстранить от раскрытия «постороннего штатского», вскорости сделал вид, что о существовании Стремянного ему неизвестно. Как ни надувай щеки перед микрофонами, но он-то отлично понимал, кто является истинным движителем процесса.

Видеть друга Гулевскому было в удовольствие. Стремянный сильно переменился. Погрузившись в привычную среду, востребованный, как прежде, он будто вернулся во времена собственной разудалой юности. Рассказывая, выпячивал грудь, слегка, но очень вкусно привирал. Сутулость исчезла, атлетические плечи раздвинулись, глаз глядел гордо и задиристо. А при виде привлекательных женщин делался рысьим. И по всему было видно, что для супруги, добродетельной Ольги Тимофеевны, вновь наступила пора тягостных сомнений.

Усевшись перед Гулевским, Стремянный в ожидании наводящего вопроса принялся ерзать и нетерпеливо сопеть.

— Есть свежие новости? — легко догадался хозяин кабинета.

— Понимаешь, какая штука, я сейчас по СИЗО работаю с Павлом Опенкиным, — Стремянный перехватил вопрошающий взгляд Гулевского, подтверждающе прикрыл глаза. — Тот самый.

— Так он подтвердил насчет Кости?

— А то. У нас и не подтвердит, — Стремянный самодовольно подвигал губами. — Поначалу порыпался. Но и мы не первый год замужем — нашел, чем припереть. Так что, считай, — это закрепили.

— Стало быть, можем, наконец отметить раскрытие? — Гулевский залез в шкаф, выудил коробку с подарочным коньяком.

— В общем да, — согласился Стремянный. Несколько неуверенно.

— Опять что-то смущает? — в голосе Гулевского проступило невольное раздражение. Ему давно хотелось, чтоб саднящее дело было поскорей закончено производством, рассмотрено в суде и, быть может, подзарасло в памяти.

— Да, многое смущает! — с вызовом подтвердил Стремянный. — Например, эпизод с убийством ребят совершенно не похож на все последующие. А главное, так и не установлен источник приобретения азалептина. Откуда Опенкин его брал, никто из подельников не знает. А сам он, как ни бьемся, молчит намертво. Внутрикамерную разработку проводили, лучших агентов подсовывали. Все впустую. И ладно бы шел в непризнанку. Так нет, по всем эпизодам отравлений все в цвет раскладывает. Даже собственных подручных на очных ставках сдает. А тут всякий раз будто на подводный риф натыкаемся.

— Может, рассчитывает попользоваться каналом после освобождения? — еще не закончив фразу, Гулевский сам отмахнулся, — какое «попользоваться», если членам банды светит пожизненное заключение. Протянул приятелю бокал. — В любом случае не забивай себе голову. Преступление благодаря тебе раскрыто. За что и позволь выразить, так сказать…

Стремянный упрямо поиграл губами:

— А меня, между прочим, мой первый наставник, следователь Гулевский, учил, что любой недопонятый эпизод может обернуться оправдательным приговором. А может, еще хлеще. Этих посадим. И тут же, как на посмешище, появится новая группа. Источник-то не выявлен. А может, там не просто поставщик, а — истинный организатор. И как мы будем выглядеть?

На дубовой поверхности стола гулко завибрировал мобильник.

— Да, — неохотно отвлекся Гулевский. Расслышав теплый голос Беаты, задохнулся. Все это время Гулевский искал повод позвонить ей. Не находил. Много раз набирал, даже нажимал на кнопку вызова. Но отключался прежде, чем на той стороне определится номер звонившего. Вел себя как истомившийся мальчишка. Вечерами расхаживал возле мобильника, словно заклинатель. В какой-то момент внушил себе, что блажь миновала. Но по тому, как заклокотало в горле, понял, как же ждал этого звонка.