Дэй Кин - Миссис убийца: Сборник

— Нет,— сказал он почти беззвучным голосом.

Ирис медленно выпрямилась, будто это было очень трудно сделать, и обратилась к нему тоном, которым говорят с маленькими детьми, отчетливо произнося каждое слово.

— Дай мне револьвер, Ивар.

— Нет, —тихо ответил он, слабо покачав плешивой головой.

Я сделал шаг вперед.

— Тогда отдайте его мне, старина.

— Я вас люблю не меньше, чем ее,— был ответ. Потом взор его обратился к ней.

— Ты стреляла в меня.

— Дорогой мой, я это сделала ненарочно. Это просто несчастный случай. Я тебя умоляю, дай мне револьвер.

Она протянула руку. Парк оттолкнул ее дулом револьвера.

— Нет.— От этого жеста кровь сильнее потекла из раны.— Хенлон и ты сказали мне, что я буду богат. Вы мне лгали.

Красивая блондинка облизнула свои губы. Она ничего не может предложить, кроме того, что у нее есть: себя саму. Ее платье в лохмотьях, она стала срывать его, оставшись только в прозрачных трусиках. Она прошла по комнате, стараясь зажечь взгляд умирающего своими движениями.

— Мы еще сможем разбогатеть, дорогой,— бормотала она.— Ты и я. Нам ничего не мешает, кроме Стоуна. ну же, умоляю тебя. Дай мне револьвер.

Она нагнулась к нему, касаясь его голой грудью, стараясь отобрать у него оружие.

— Проклятая, исчадие ада,— проговорил Парк и выстрелил в нее три раза.

Я услышал знакомый звук. Звук, когда пуля проникает в тело. Блондинка зашаталась, стараясь сохранить равновесие, потом свалилась на кровать, на которой и осталась сидеть.

— О, нет,— тихо прошептала она.— Только не это!

У нее стал такой тонкий голос, как у маленькой девочки, которую наказали. Она прижала обе руки к животу, как будто хотела задержать кровь. Некоторое время ей это удавалось, потом кровь полилась между ее пальцами.

— О, нет,— повторила она.— Только не это!

Я посмотрел на Парка. Усилие, которое он затратил нажимая на курок, доконало его. Ой окончательно перестал существовать для маленьких девочек. И для больших тоже. Его тело сложилось пополам. С того места, где я стоял, его плешивая голова, спрятанная между двух ног в синей сарже, похожа на пасхальное яйцо. Я забрал у него револьвер, поставил на предохранитель и подошел к кровати.

Ирис дышала тяжело, с трудом и странным шумом. Кроме этих звуков ничто не нарушает тишину, повисшую в доме. Удары в дверь прекратились, девочки замолчали. Очень далеко слышится, или мне кажется, что я слышу, завывание полицейской сирены,

— Тебе очень больно, малышка?

Она подняла глаза, не шевеля головой.

— Да,— просто ответила она.

— Ты хочешь, чтобы я посмотрел и попробовал остановить кровь?

— Это внутри. Если я отниму руки, мне конец.

Я устроился рядом с ней.

— Итак, если бы ты спасла Пат? Что же такое случилось, Ирис?

Ее синие глаза померкли. Она все время облизывает сухие губы. Она похожа на змею, голова которой попала в капкан и которая ищет возможность выпустить последний яд.

— Почему бы и нет?—ответила она наконец.— Эстакада № 15. На полдороге на восток, в секторе № 40, зона № 63, Аннекс Гоуванус Ви.

— Это на восток от «Мессажерис Марктим Эриа»? Там, где находится главный промысел?

Она утвердительно качнула головой. Я повторил, как попугай, слова, которые она произнесла, но это абсолютно ничего мне не говорило. Я закурил сигарету и сунул ее между губ Ирис.

Она глотнула немного дыма, с большими предосторожностями, будто не была уверена, что ее легкие в порядке.

— А дальше? Я ведь ничего больше не знаю.

Она с трудом ответила:

— Ты найдешь.

Я просунул руку и обнял ее за талию, чтобы немного приободрить ее.

— Сожми меня покрепче,— простонала она..— Я боюсь.

Что я мог сказать ей? Что мы все умрем в то или иное время? Она ведь думала только о себе.

Ее взгляд пытливо встретился с моим.

— Ты меня ненавидишь, не так ли?

— Нет, этого я не могу сказать.

Ее голос стал почти беззвучным.

— Докажи это,— прошептала она.— Я боюсь. Поцелуй меня, прежде чем я умру, Герман.

В конце концов, я ведь спал с ней. Я занимался с ней любовью. Я поцеловал ее в последний раз. Ее губы прильнули к моим. Она отняла руки от живота. Пальцы одной руки она запустила в мои волосы, другой рукой схватила револьвер, лежащий на подушке.

— Чтобы не уходить одной,— одним дыханием проговорила она.

Она прижала револьвер к моему животу и нажала на курок. Никакого результата.

Я отобрал у нее револьвер и бросил его на подушку.

— Я не сомневался, что ты попробуешь нанести мне этот удар, малютка. Потому и поставил револьвер на предохранитель. Убийство — тоже ремесло, его надо изучить.

Жало змеи снова высунулось из. ее губ.

— Подонок. Грязный подонок,— прошептала она. — Если бы ты со своей глупой башкой не вмешался...

Дрожь пробежала по ней от головы до ног. Она сделала последнее усилие, чтобы сказать;

— Без тебя...

Я отпустил ее и выпрямился.

— Прощай, крошка.

Я сказал это совершенно хладнокровно, без малейшего сожаления. Как флик. Думая о том, что она сделала Пат. Думая о том, что она сделала мне.

Красавица-блондинка нагнулась вперед и медленно повернулась в агонии. Я отстранился, чтобы не задеть ее. Она упала, на спину и пыталась плюнуть в меня, но захлебнулась кровью, которая подступила к горлу, и испустила последний вздох.

Вой сирены приближался. Вторая, потом третья присоединились к ее жалобному завыванию. Большие рыбаки нашли рыбу. Теперь уже мое сопротивление ни к чему не приведет. Я дошел до конца пути. Оставалось лишь ждать, когда постучат в дверь.

Я взглянул на блондинку, которую называл Мирой. И почувствовал стеснение. Трусики, совершенно залитые кровью, не одежда для женщины, которая предстала перед высшим судом. Она слишком плохо одета.

Я сорвал с постели простыню и накрыл ее, говоря при этом:

— Доброго пути, маленькая.

После всего, что произошло, кто я такой, чтобы бросать в нее первый камень?

Чарлз-стрит совсем не изменилась. Там по-прежнему пахнет комиссариатом квартала. Я посмотрел на улицу через зарешеченное, окно туалета, Снова наступила ночь,

Проходят запоздалые влюбленные парочки, другие сидят на серых и красных камнях кирпича. Мы тоже делали так: Пат и я. То тут, то там освещенные окна. Люди, которые возвращаются на рассвете, или занимаются любовью со своими женами, или кормят маленьких детей.

Маленькие люди, которые много работают и которые живут с тем же мужем и той же женой всю свою жизнь. Которые никогда не видели собственное имя напечатанным в газетах.

Да! Говорят, так происходит во все вечера, триста шестьдесят пять вечеров в году. В больших отелях и в маленьких. На задних сиденьях машин. В канавах. В конторах. Около стен. В нищенских кварталах и в шикарных. В Нью-Йорке восемь миллионов жителей. А кому придет в голову мысль поместить в «Дейли Ньюс» или в «Таймс» фотографию хорошей женщины под тем предлогом, что она никогда не обманывала своего мужа?