Вера Миносская - Хранители

Глядя на залитые светом купола и крыши, я пробормотала:

— Русские стихи о Риме? — спросил Георгис.

Он стоял позади, засунув руки в карманы, и глядел на Тибр.

Я кивнула.

— Пойдемте, покажу еще один апельсин. Он за стеной, так что съесть его вы не сможете.

Спустя минут десять мы по очереди заглянули в круглое отверстие в ограде базилики Санта-Сабина. За ним рос потомок прародителя всех римских апельсинов. По легенде, привезенный в город лично святым Домеником. У потомка был высокий гладкий ствол и тонкие вьющиеся ветви. Картинка за стеной напоминала гравюру.

В завершении темы отверстий мы поглядели в самую известную римскую дырку — замочную скважину в воротах монастыря Мальтийского ордена. За ней в конце монастырского сада виднелся купол собора Святого Петра, словно он стоял в конце аллеи. И не скажешь, что между ними лежала река и километры улиц.

— Это интересное место, — сказал Георгис, показывая интерактивную карту в своем телефоне, когда мы отошли от ворот. — Смотрите, вот очертания Авентина и на его краю — монастырь Мальтийского ордена. Раньше он принадлежал тамплиерам. А они верили, что холм — это замаскированный от непосвященных глаз корабль. Видите его нос, устремленный к Тибру? Однажды он снимется с якоря и отправится к Святой земле. Архитектор Пиранези, когда получил заказ на реставрацию монастыря и его территории, четко следовал этой легенде. Кстати, скважина в воротах с видом на сад и купол Сан-Пьетро тоже его рук дело. Так вот, по замыслу Пиранези, монастырская церковь, что стоит на краю обрыва, — это рубка корабля, сады — канаты на борту, ограда монастыря — фальшборты. А обелиски на площади, где мы с вами сейчас смотрим в мой планшет, — мачты.

— Cлышу, как они скрипят, — закрыв глаза, улыбнулась я.

Хорошо, что быстро открыла. Взрезая пространство ревом, промчался мимо парень на «веспе». Подол платья рванулся за ним по воздушной дорожке, а молодой гонщик уже несся по улице вниз — туда, где бурлил город, стояла очередь желающих вложить, наподобие Одри Хебперн, ладони в Уста истины, перекликивались, смеясь, официанты кафе перед Пантеоном. Темным сполохом метнулась с пинии стая ворон. Такая огромная, что солнце сквозь нее прорывалось вспышками. Замерев на секунду, неожиданно для самой себя я пробормотала по-русски:

— Кажется, я жива.

Днем мы сидели в пиццерии неподалеку от Испанской лестницы. Нас окружала пестрая толпа: японцы, молодые отцы со спящими в кенгурушках младенцами, одетые в футболки и затертые джинсы длинноволосые девушки модельной внешности, элегантные старушки с укладкой на голове и в туфлях на каблуках, болтающие по мобильному телефону монахини, какие-то люди с расписанными лицами и бритыми головами — словом, обычная римская публика.

Пиццерия принадлежала давнему другу Георгиса, служившему некогда в береговой охране на Сицилии.

— Он вылавливал мигрантов в море, а я обустраивал их на суше, — пояснил Георгис.

Потом Энцо (так звали друга) получил в наследство пиццерию, женился и осел в Риме. Он должен был подойти с минуты на минуту. Георгис, делая заказ, шутил с официантом. Их слов я не разбирала, видела только, что парень подыгрывает Георгису, улыбается, кивает, но при этом держится своего мнения.

— Уверяет, что у них тут готовят лучшую во всем Риме пасту алламатричиана 56 56 Spaghetti alla matriciana ( итал. ) — традиционное римское блюдо. Спагетти с томатным соусом, грудинкой, сыром и жареным луком. . Советует попробовать…

— Ой, я пас! Ее никогда невозможно съесть, не заляпав себя и всех вокруг! Георгис, ничего, если я вас оставлю ненадолго? Пока вы с другом будете пить за встречу, я — в магазин. Присоединюсь попозже.

— Возвращайтесь до полуночи, — улыбнулся он.

Я не люблю римские торговые центры. Они не отличаются от московских или, скажем, афинских — те же марки по тем же ценам. Но мелкие римские лавчонки, каждая из которых имеет свой график работы, антураж и товар, который не встретишь больше нигде, — это да! Уже только за них можно обожать этот город. И улочка с пиццерией Энцо была щедро ими усеяна.

Мне нужно было нечто изящное, не парадное. В одном магазинчике я зарылась в ворох платьев и блузок, когда услышала с улицы возгласы. Встреча друзей состоялась. Они перекрывали даже обычный римский шум. Обернулась к окну. За ним Георгис и краснолицый толстый коротышка радостно сжимали друг друга в объятиях, хлопали по плечам, а коротышка Георгиса еще и шутливо по щекам. Даже не зная итальянского, я могла понять, что сицилиец кричит примерно следующее:

— Лора! Лора! Иди сюда, смотри, кто приехал! Лора, Йоргос приехал! Неси вино!

Когда я в следующий раз взглянула в окно, Георгис и Энцо сидели друг против друга, стол был уставлен всякой всячиной, посреди красовался внушительный кувшин с домашним вином. За плечи Энцо обнимала высокая черноволосая женщина, хохотала и время от времени давала ему подзатыльники. Я даже засомневалась, есть ли мне место в этом безудержном веселье друзей. А потом увидела его. В смысле костюм. С прямой длинной юбкой и блузой по фигуре. К ним прилагался широкий пояс с круглой пряжкой. Одежка была из мягкого коричневого материала вроде тонкой замши. Когда вышла из примерочной, две продавщицы заголосили-затараторили, из их жестов поняла: я — тонкая, а талия — еще тоньше. Костюм придавал мне вид немного хулиганский и в меру чувственный. Вырез был глубок, его темные края изгибались вокруг белых пухлых бугорков. Ваня точно сказал бы: «Если б это была не ты, я бы сделал тебе хорошо и приятно».

Улыбаясь этим мыслям, я отметила, что впервые со дня смерти Ивана воспоминания о нем не топят меня в отчаянии. Впервые я думаю о нем как о живом.

Расплатившись, вышла на улицу.

Энцо стал еще краснее, на лбу у него выступила испарина. Георгис сидел отодвинувшись от стола и положив щиколотку одной ноги на колено другой. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Два объекта из присутствовавших ранее отсутствовали: жена Энцо и большой кувшин. Наверное, она ушла за очередной порцией вина.

Увидев меня, Георгис перестал улыбаться словам Энцо. Медленно опустил глаза от моей груди к ногам и вернулся обратно, сосредоточившись на вырезе. Вместе с подбирающимися вслед за его взглядом мышцами и раскрывающимися губами во мне закипала свирепая радость от того, что вот я — не теряю сознание, не раздираю кожу при падении. А вызываю возбуждение в глядящем на меня мужчине. От бешеного желания почувствовать на себе его губы и руки — особенно там, куда он сейчас смотрел, — свело затылок.