Вера Миносская - Хранители

Убийцами, как выяснилось при установлении их личности, оказались граждане Албании.

Часть из этого Георгису рассказала Маша, часть — Ставрос

— Все соглашения по сделке о продаже земель монастыря пока приостановлены, — закончил он свой рассказ.

— Хорошо… А кто это был в третьей машине, когда нас хотели убить?

— Скорее всего, люди Александра подчищают хвосты. Так мы со Ставросом думаем. Пока что предъявить Сандро-Алексу нечего. Машино заявление ему — досадная помеха, не более. С убийством настоятеля его связывали исключительно эти двое. После смерти Ивана их физиономии были во всех новостях и на всех столбах. Так что они стали ему опасны.

Поставив бокал на стол, я опустила лоб в ладони.

— Господи, ну почему я не пошла с ним? Почему не пошла в полицию?!

— Вера! — Георгис придвинулся и с силой развел мои руки. — Прекратите немедленно! Остановить Ивана было невозможно. Его мотивы были определены с самого начала. Вы же сами это поняли у заброшенного монастыря, когда он вытащил пистолет. Вы могли кричать на него, могли, я не знаю, привязать за ногу, но…

— Но?

— Свою пулю он бы получил, — тихо закончил Георгис.

Я сделала попытку вырваться, однако он не отпускал меня.

— Я знаю, о чем говорю, — продолжил Георгис, — я был почти таким же когда-то. В самом начале службы. Накрученный легендами моей деревни и патриотическими речами. Я жалел, что мы не воюем с Турцией. Мне хотелось мстить, убивать. Поверьте, остановить в таком состоянии человека может либо он сам, либо… пуля.

Он выпустил меня и чуть отодвинулся, покачав головой:

— И теперь, когда вы начинаете винить себя… Что бы вы сделали? Написали заявление в полицию, что два бородатых человека стреляли в горах Астерусии в вашего друга? А до того он стрелял в них? Это уберегло бы его?

Тут Георгис был прав.

— Помните мой кошмар в Хоре? — спросила я.

— Да, получается как раз в ночь убийства Ивана.

Я опустила глаза. Не просто в ночь убийства. В тот момент, когда я не могла сделать вдох, Иван перестал дышать. Это его смерть приходила в угол моей комнаты. Явление четверых было именно что предзнаменованием. Как там у иеромонаха Тимофея, цитирующего слова апостола? «Проявления Бога могут быть непонятными, даже пугающими». Сил вдаваться в анализ мироустройства не было. Отгоняя эти мысли, я спросила:

— Где сейчас Маша?

— Возможно, уже на Крите, не знаю. После гибели Ивана мы все советовали ей остаться в Афинах, пока убийц не поймают.

— Мы все — это кто?

— Шеф ираклионской полиции, Ставрос, я. Все, с кем она общалась.

Я даже задохнулась от злости:

— А вы, если не секрет, о чем с ней общались?

Смотря мне в глаза, он спокойно ответил:

— Как раз об этом, чтобы сидела в Афинах. Она хотела прилететь на похороны, но понимала, что делать этого не стоит. Вряд ли она когда-нибудь себя простит, Вера. Спрашивала, можно ли поговорить с вами. Я сказал, что не сейчас… Возможно, со временем.

Ненависть моя как-то схлопнулась, уступив место усталости.

— Ну да, теперь она может безбоязненно возвращаться на Крит — жить и работать. Какая все же была плохая идея — пригласить ее. Почему так получилось: рассказала она, а лежит мертвый он? Лучше бы наоборот.

— Лучше не начинайте. Ни гадать, что было бы, ни желать Марии смерти. Ей и так теперь жить с этим. Неизвестно, справится ли.

— Да, пожалейте ее…

Отпив коньяка, Георгис взглянул на меня. Конечно, он ее жалел. Но не развивал эту тему, щадя меня.

— Мне тоже есть с чем теперь жить. Я слишком быстро сдалась тогда, в Спили. Все понимаю умом. Что вряд ли уберегла бы его. Но так же верно и то, что я никогда не забуду… Как быстро я сдалась.

«Во многом потому, что очень хотела пойти с тобой», — мысленно закончила я.

Георгис вздохнул:

— Думаю, сама лучшая идея сейчас — лечь спать, Вера.

Я поднялась. Но, прежде чем уйти в комнату, остановилась перед ним:

— Я бы не прожила без вас эти дни. Не только при нападении. Спасибо.

Засыпая, думала о том, что видела мертвые лица Ваниных убийц. И что страха при мысли о перестрелке не чувствую, словно и не со мной было.

Утром я включила телефон. Георгис, оказывается, отключал его на эти дни. Немного поговорила с сестрой Ивана. Роза Михайловна все еще лежала, но уже начала понемногу есть. Не зная, известно ли Марии и Димитрису о Ване, звонить им не решилась: если они не знают, сообщать весть я была не в силах. Умываясь и сооружая пучок на затылке, я думала о том, что теперь делать. Мир представлялся пустым и холодным. А я себе — бездомной. О возвращении в отель пока даже думать было страшно. Ехать в отдаленный край, где море да скалы, тоже не вариант. Наверное, самое правильное — снять жилье в городе: Рефимно или Ираклионе. Главное, не в Ханье — там все напоминало об Иване.

О финансах беспокоиться, к счастью, не приходилось. Деньги от сдачи квартиры так и лежали нетронутыми на моем счете. От Ваниных двух тысяч осталась большая часть, все эти месяцы мои расходы были существенно меньше доходов, поскольку тратилась я лишь на еду. Решая в уме эти нехитрые экономические задачи, я, конечно, просто оттягивала главный момент, когда надо было признаться себе: пора поблагодарить Георгиса и прекратить злоупотреблять его гостеприимством. У него наверняка дела. Где находится рукопись, мы выяснили. Дальше митрополит и Ко справятся сами. Больше нас ничто не связывает, путь мой свободен.

Георгис варил кофе. Все так же босиком, в закатанных джинсах и свободной футболке.

— Доброе утро, — приветствовал он меня, оглядываясь через плечо, — садитесь, будем завтракать.

— Спасибо, давайте я помогу.

— Садитесь-садитесь… У нас самолет через четыре часа.

За секунду до того, как он сказал, я уже знала ответ.

— Вы не против сгонять в Рим на три дня?

Мы поселились в отельчике близ Кампо-деи-Фьори 50 50 Кампо-деи-Фьори — название площади в центре Рима. . Вечером наш переулок был полон рычания «весп» 51 51 Vespa — марка итальянских мотороллеров. .

Поужинали на маленькой пьяцце 52 52 Пьяцца ( итал. piazza) — площадь. по соседству. Как обычно в Риме, все вокруг смеялось, сигналило, лаяло. Звенели бокалы, аккордеонист ходил меж столов. С первых минут город опустил на меня мягкое анестезирующее облако.

После еды, накинув на плечи ветровки, мы спустились к Тибру и взошли на мост Систо. Свет от фонарей поплавками лежал в темной воде. По ту сторону реки нас затянули в свое чрево пахнущие прелой листвой улочки с провисшим меж домами плющом, шумными тратториями и сохнущим под окнами бельем.

Свернув в узкий переулок, мы остались одни. На углу Георгис неожиданно потянул меня за руку к стене дома. Едва я открыла рот, он прижал палец к моим губам и прошептал: