Вера Миносская - Хранители

Машина, преследовавшая нас, резко затормозила, завиляв на мокром шоссе. Из дверей выпрыгнул человек и перекатился за пикап. Пригибаясь, вынырнул и второй. Выстрел с темной обочины опрокинул его на асфальт. Первый высунулся из-за капота и открыл огонь, проводя дулом смертельную линию чуть правее меня.

Я не двигалась и не думала. Точно ящерица, впавшая в анабиоз.

Снова визг шин. Из тумана выскочил третий автомобиль. Пара хлопков из окна — и стрелявший упал. Миг — и машина исчезла в чахоточном свете фонарей.

Я видела тень. Она скользнула по обочине и застыла над лежавшим у пикапа. Мыском ботинка Георгис откинул в сторону пистолет и, пока обхлопывал убитого, оглядел второго. Проверил пульс на шее у обоих.

— Вера! — крикнул он.

Подумав, что, наверное, это меня, кое-как выпуталась из кустов, зацепив и распоров чем-то острым рукав водолазки.

Он уже шел ко мне. Рубашка его тоже была разодрана, на щеке ссадина.

— Как вы? — спросил он, выводя меня на середину дороги, куда доставал свет от целого фонаря, и оглядывая.

Другой рукой набирал номер. Не в силах сосредоточиться на его разговоре, я обернулась. Никогда не видела убитых. Нет. Видела. Сегодня — Ваню.

От догадки я задохнулась. Вот же они — передо мной, с безвольно раскинутыми руками. Один — задравши черную бороду в темное, сочащееся влагой небо, второй — ничком. Я подошла к тому, что лежал на спине, и заглянула ему в лицо. Кожа смуглая, вся в мелких каплях дождя. На правой щеке бледный шрам.

Присев на корточки рядом со вторым, я оттянула за волосы его голову вверх и чуть повернула, чтобы рассмотреть лицо с расплющенным носом.

— Вера! — Георгис вздернул меня на ноги, от чего голова убитого клюнула вниз, ударившись с глухим звуком об асфальт.

Послышалось завывание приближающихся сирен.

Минут через пять стало светло и шумно. Вокруг Георгиса стояли полицейские. Один записывал, другой спрашивал, третий размахивал рукой, крича что-то в рацию.

Меня же пожилая женщина-врач мазала какой-то щипучей гадостью, трогала то за ногу, то за руку, то за лоб и спрашивала одно и то же:

— Здесь больно?

Потом взвыло еще раз, на шоссе вкатилась новая машина, из нее выскочил коренастый дядька и, расталкивая собравшихся, кинулся к Георгису.

Все вместе — коренастый (наверное, Ставрос, отстраненно подумала я), Георгис и полицейские — стали ходить вокруг машин.

Поздним вечером мы ехали темной дорогой, и Ставрос с Георгисом что-то обсуждали. Картинка перед глазами постепенно начала смазываться.

Последнее, что я помню из тех ненормально длинных двадцати четырех часов, — теплый свет ночника подле кровати. На которую я упала, не раздевшись.

На следующие сутки я просыпалась пару раз: днем и вечером. На мне был плед, рядом, на тумбе, — полотенце и записка: «Вера, я в полицейском участке. Георгис».

На этом я снова проваливалась туда, где не было ни мыслей, ни чувств.

Когда я в третий раз открыла глаза, за окном светило солнце. Прихватив полотенце и стоявший рядом с кроватью рюкзак, пошла в ванную рядом с комнатой.

Что водолазка, что юбка были безнадежно испорчены. Хотя почему безнадежно? Я бы выбросила их, даже будь они целы-невредимы.

Вытираясь перед зеркалом, я чувствовала себя зависшей в незнакомом пространстве. Ни здесь, ни там. Невозможно ни вернуться в Москву, ни остаться на Крите. Куда идти из душа, тоже не понятно — все вокруг незнакомое. Переступив порог, я остановилась в коридоре.

Из двери, за которой виднелся стол и большое зарешеченное окно, вышел Георгис.

— Добрый день, — поздоровался он, — идите сюда. Как вы себя чувствуете?

Я села за кухонный стол, огляделась.

— Где мы?

— У меня дома.

Помолчав, спросила, точно это было самое важное сейчас:

— А что пикап?

— В ремонте. Вчера я забрал «вранглер» из Спили. Нет, — ответил он на мой безмолвный вопрос, — маячка на нем уже нет. Но его все равно проверили в участке.

С этими словами Георгис поставил на стол чашку с дымящимся кофе, тушеное мясо и салат.

Я покачала головой:

— Нет, спасибо, только кофе.

— Есть все равно придется. Вы четвертые сутки без еды.

— Ну и что…

— Скоро придет полицейский. Расскажите ему, что помните о нападении. Потом съездим к нотариусу… — Он закусил губу.

— Зачем?

— Иван упомянул вас в завещании.

Георгис пристально смотрел на меня. Опасался, что я снова начну кричать или падать в обморок.

— Когда, — протолкнув воздух через грудь, спросила я, — он успел его составить?

— В день, когда мы встретились у меня в отеле. Очевидно, тогда же, когда достал пистолет, — невесело усмехнулся он.

— Не хочу к нотариусу. И вообще никуда выходить и ни с кем говорить.

Он едва заметно кивнул:

— Это ненадолго… И, Вера, если вы не будете есть, я сдам вас в больницу. Там вам поставят капельницу.

Пришлось проглотить кусок мяса и оливку из салата. На этом желудок сжался, отказываясь принимать что-либо еще.

Однако сознание стало немного проясняться.

— А что это было — вчера… или позавчера? На нас напали?

— Позавчера. Нас пытались убить.

— Как вы и говорили!

Прозвучала эта фраза с каким-то слабоумным энтузиазмом. Судя по задумчивому взгляду Георгиса, действие скормленных мне лекарств оказалось сильнее, чем он предполагал.

— Хм… Мы опасались стрельбы скорее на похоронах, там есть где укрыться и потом исчезнуть. Но полиции было слишком много, они не стали рисковать. Во время похорон их нигде не обнаружили, и мы уж было решили, что они залегли на дно… Нам с вами совсем немного оставалось до отеля, где я думал остановиться, пока мы со Ставросом и его ребятами не поймаем эту парочку.

— Они следили за приехавшими на кладбище?

— Да… И машину сменили.

В дверь позвонили. Пришел полицейский. Устроившись здесь же, на кухне, он записал все, что я смогла вспомнить.

Когда он ушел, Георгис заставил меня доесть салат, и мы отправились к нотариусу.

На оглашении завещания не было Розы Михайловны. Она лежала под наблюдением мужа (отчима Ивана) и докторов. Приехала Ванина сестра. Ей и матери Иван оставлял дом и таверну. Свою долю в автопрокате — Михалису. Отель «У самого моря» — мне. Остальное я не запомнила.

В конце нотариус передал записку. Сразу читать ее я не смогла.

В холле ко мне подошел Михалис, одетый в темный костюм, сидевший на нем мешковато. Видно было, что носить такое он не привык.

— Не могу поверить, что его нет, — монотонно повторял он, глядя в пространство, — не могу. Заранее знал, что так может случиться, и все нам расписал…

Быстро взглянув на мое лицо, Георгис мягко отстранил Михалиса, оперевшись меж нами рукой на оконную раму, а другую опустив ему на плечо: