Вера Миносская - Хранители

Дядька, кажется, не решался возражать. Георгис смотрел на меня в зеркало.

— На дорогу смотрите, — важно кивнула я.

Он беззвучно засмеялся. Не желая портить воспитательный момент для пассажира на заднем сиденье, я уставилась в окно, но губы, конечно, предательски разъезжались.

Приехав в Хору, мы сдали бузотера на руки Катерине, готовившей столы на набережной. До начала праздника оставался час.

Припарковавшись возле дома, Георгис спросил:

— Так что вы ему там сказали?

— Вам не понравится…

— Повторите!

Я повторила.

— Звучит, — кивнул Георгис.

— Вы ж не поняли ни черта! — сказала я уже по-гречески.

Он снова засмеялся, глядя на меня.

Улыбаясь, спросила:

— Сможете раздобыть мне фен?

Он кивнул.

Когда я вышла из душа, фен лежал у двери в комнату.

Что ж, подобьем активы. У меня нет подарка для Лукаса. Но у меня есть синее платье. Оно относилось к разряду идеальных макси — по щиколотку, то есть длинное, но не волочащееся по земле. И похоже на греческую тунику: разлетающееся от ветра, спадающее потом по бедрам. На талии перехватывалось витым поясом.

И были босоножки.

С помощью фена и расчески получилось волнистое облако волос. Ни браслета, ни других украшений у меня не было. В косметичке только зеркало и тушь для ресниц. Пусть. Ярко-синее платье плюс загар. Белые волосы, темные ресницы — достаточно.

Я вышла на лестницу. В открытую дверь было видно Георгиса. Поджидая меня, он сидел на краю стола в беседке.

Так. Белая рубашка с закатанными рукавами. Верхние пуговицы расстегнуты. Голову перехватывает знакомое сарики.

Мне надо подышать.

«Вера, — строго сказала я себе, — ты здесь, чтобы помочь Ивану. Все остальное — пустое».

И спустилась.

Сладко-сладко пахнет земля! Наверное, критским душистым табаком.

Георгис повернул голову, и я привычно опустила глаза. Да что же это такое!

— Добрый вечер, — поздоровалась с его коленкой.

В ответ было молчание. Он смотрел на меня.

«Прекрати! — приказала я себе. — Ты — человек, выставлявшийся в дружеском коллективе Союза художников Москвы и год проживший в двушке со свекровью, заведующей детсадом. Чего тебе на этом свете бояться?»

Сжав вытянутые вдоль тела руки в кулаки, сказала:

— Отлично выглядите. Не забыли подарок?

Безрезультатно.

Присела на край стола рядом с ним. Оглядев небо, мы одновременно повернули головы. Никогда так близко ему в глаза я не смотрела. Его рубашка пахла свежестью. И был еще один запах — трудноуловимый, его тела. Из расстегнутого ворота. Нельзя на этом концентрироваться, нельзя!

— Мария говорит… Говорит, это смилакс. Пахнет. Лиана такая. А я думаю, табак. Душистый. Мария — это мой друг. А не та, которую вы бы оставили вместо меня.

Облизнув пересохшие губы, я опустила голову. Тишина стояла жуткая. Хоть бы одна цикада заголосила!

Взяв лежащий на столе сверток, Георгис показал его мне. Нож для Лукаса, обернутый в бумагу.

— Хорошо, — кивнула я. И сама не поняла, что «хорошо»: обертка или что подарок не забыт.

Георгис встал. Подождал, когда поднимусь я, и, не глядя друг на друга, мы пошли по улице вниз. Там светились фонари и слышался смех.

На набережной я оглохла, ослепла. И растерялась.

К нам шагнул гигантский именинник, протягивая два бокала вина:

— Вчера я говорил — статуэтка. Сегодня я говорю — богиня!

Место Лукаса было во главе длинного стола, что стоял вдоль парапета. По правую руку сидела Катерина, по левую — Георгис.

Рядом с ним — я. За столом было шумно и весело. Давешний задира из Агиоса Иоанниса в окружении двух дев, кажется, забыл обо всем.

Когда Лукас заговорил со мной о Москве, Георгис отпил вина, опустил взгляд на мои губы и медленно поднял его к глазам.

В горле пересохло, но я машинально продолжила рассказ про превратности получения шенгенской визы подданными Российской Федерации. Хорошо, что текст я знала почти наизусть — привыкла писать то же самое на форуме.

Ни за что на свете я на тебя не взгляну. «Слишком нежная». Надо же. Хоть обсмотрись теперь, окаянный. В жизни не посмотрю!

И, резко повернув голову, уставилась в самую сердцевину темнеющих глаз.

Господи, когда это случилось? Всего несколько дней назад все было по-другому. Или нет? Как там сказано в письме: «Любить — это значит не помнить, как дышал иначе».

Все закричали и подняли стаканы. Георгис протянул бокал ко мне, словно не видя устремленных к нему со всех сторон стопок, в том числе братской.

«Вера! Приди в себя! Вино вином, но девушкам важно не терять голову. Разбитое сердце может оказаться для нас смертельным».

Черта с два! Рука уже протягивала стопку к его бокалу. Что касается сердца, то больше всего ему хотелось услышать биение другого сердца из прижатой вплотную груди. Пальцы же пульсировали от желания скинуть сарики и зарыться в его волосы.

— А сейчас я хочу выпить за вернувшегося, я надеюсь насовсем, брата. И за его спутницу. Катерина, — обратился к жене Лукас, — давай, поддержи меня. Видела ты кого-либо прекраснее, чем эти двое?

— Адерфе, — улыбнулся он, — поцелуй ее, и поднимем бокалы!

Я тоже улыбнулась и подставила щеку. Почувствовала легкое касание губ.

— Э нет! Так не годится!

Не задумываясь над тем, что делаю, повернулась к Георгису и чуть запрокинула голову. Сделав короткий вздох, закрыла глаза.

Почувствовав его губы на своих, я невольно их приоткрыла. Кончики наших языков соприкоснулись. Кровь затопила тело. Несколько секунд мы пробовали друг друга на вкус. После чего Георгис отпрянул.

Дышать было тяжело. Меня окружала плотная тишина, как под надвинутым капюшоном.

Скосила глаза. Он сидел, опустив голову.

Самый главный вопрос, думала я, вовсе не в том, найдем ли мы рукопись. И не в открытии, сделанном для человечества, как говорили митрополит и отец Тимофей.

Самый главный вопрос — что у него сейчас с дыханием? Если оно ровное — мне конец.

Именинник был уже захмелевший, темные кольца волос прилипли к смуглому лбу. Обнимая брата за плечи, тихо говорил ему:

— Ты же видишь, Йорго, твое место тут… Это лишь вопрос времени, когда сфакиоты возвращаются.

Мы уходили ночью, и Катерина, потянув меня за локоть, прошептала на ухо:

— Послушай, он никого еще не приводил в дом отца.

Дома, перед дверью своей комнаты, Георгис сказал:

— Спокойной ночи.

Это были первые его слова, адресованные мне, за весь вечер.

Проснулись мы поздно. В молчании выпили кофе, съели раскисший дакос и поехали дорогами меж гор вверх, к Аликианосу.

Георгис припарковался в центре Аликианоса, у заранее присмотренных апартаментов. Маши с Иваном еще не было.

Сняв два номера, мы отправились к развалинам замка Да Молинов.