Вера Миносская - Хранители

— Три… Я жил здесь, в Хоре, с крестным. Мама боялась брать меня на Кипр, там было неспокойно с самого начала, когда они приехали. Отец отправился служить в общину выходцев с Крита, в том числе из Сфакьи. Межэтнические распри между греками и турками шли уже вовсю, и однажды ночью случилась резня… Говорят, что за этим стояла ЭОКА 45 45 ЭОКА ( греч. Εθνική Οργάνωσις Κυπρίων Αγωνιστών) — «Национальная организация освобождения Кипра». — радикалы, выступающие за присоединение Кипра к Греции. То есть сами же греки. И действительно, после резни, в которой погиб священник с женой, протесты греческой диаспоры Кипра усилились.

— Соболезную, Георгис…

— Спасибо.

Он повернулся на бок и продолжил:

— Я быстро превратился в маленького героя здесь. Вы ведь неплохо знакомы с историей Крита. И в курсе, что за регион Сфакья. Да, никто не смог завоевать нас: ни венецианцы, ни турки, ни немцы. Но также верно и то, что ненависть к туркам у нас на генетическом уровне. Теперь представьте мальчишку, чьи родные пали от рук турок в наше время. Пусть даже многие понимали, что не все здесь так очевидно. Мне прощали то, что не спускали другим. Последней каплей стал случай с лодкой. Как-то мы с Лукой и его другом тайком взяли лодку старого рыбака и поплыли к подводным гротам возле Лютро. В общем, лодку мы разбили и утопили. Родители приятеля Луки и крестный, конечно, скинулись и купили деду новую. А нас троих привели к нему — просить прощения. Луку и его друга старик отругал, но, поворчав, извинения принял. Я же не извинился. И главное, старик от меня того и не ждал. Взглянул… и все. Ничего не сказал. Вскоре после этого крестный отправил меня в военное училище.

— Я думаю, это было мудрое решение.

— Да, он был мне хорошим отцом, — улыбнулся Георгис.

— Знаете, сегодня мне не хотелось уплывать от него.

— Скажу ему, он обрадуется. Уверен, что производит на женщин особое впечатление и любит учить обращению с ними. Хотя после смерти жены тридцать с лишним лет назад так и не женился.

После полуночи мы вымыли посуду и разошлись по комнатам.

Во сне я видела маму в коротком грязном халате, всклокоченную и в слезах. Она протягивала мне маленького мальчика, голова и руки его безжизненно висели.

Мне стало не хватать воздуха. Я проснулась. В углу комнаты мрак был плотный. Сверкнули два глаза, зашевелились на корявом теле корни-змеи, черные — темнее, чем сама ночь. От ужаса сердце глухо стукнуло и остановилось. Я не могла дышать. Подавившись криком, на который хватило оставшегося в легких кислорода, я дернула за шнур прикроватной лампы.

Никого. Открытое окно и тьма за ним.

Дверь распахнулась. Появился Георгис в одних джинсах.

— Что случилось?! — Он охватил взглядом комнату. — Вера!

Я по-прежнему не могла вдохнуть.

Видеть за бегающими перед глазами алыми лепешками тоже перестала и чувствовала только, как сильные руки встряхивают меня за плечи.

— Да господи, Вера, что?!

В ушах шумело. Наконец кто-то невидимый перестал душить меня. Я закашлялась от воздуха, ободравшего горло при судорожном вдохе. Из глаз потекло, из носа тоже. Пришлось закрыть лицо ладонями.

Георгис резко отпустил меня. Подышав теплом, исходящим от кожи, кашель удалось усмирить. Одну руку мне отодвинули, губам стало холодно.

— Пей!

Выстукивая зубами по краю бокала, я сделала глоток. От коньяка спазм в горле совсем прошел. Неэстетично вытерев мокрые нос и глаза, я сказала:

— Это было оно.

— Кто?

— Существо в углу. Я его видела среди четверых за столом. Это оно.

Лицо у Георгиса, сидевшего на крае кровати, посуровело. Наверное, не мог решить — полночный бред это или уже шизофрения. Он встал, дошел до страшного угла, выглянул в окно. И повернулся ко мне, засунув руки в карманы.

Вместе с выравнивающимся дыханием стал возвращаться разум. Об руку с ним в меня входила смертельная тоска, предвестница которой явилась ко мне сегодня утром у Франгокастелло.

Хотелось выть и забиться в угол под диваном.

Глотнув коньяка из бокала, я пояснила:

— Мне приснился сон.

— А существо? Тоже?

Не желая сейчас объяснять, я кивнула.

— Что вам приснилось?

— Мертвый ребенок.

Георгис подошел, взгляд у него смягчился:

— Это просто реакция на последние события. И сирокко…

Я покачала головой:

— Как только приедем в Аликианос, позвоню брату. Надеюсь, с моим маленьким племянником все хорошо.

Коньяк творил внутри меня добрые дела: расслабил сведенные мышцы и приглушил ужас. Веки отяжелели, голова опустилась на подушку. Свет выключили, я уснула.

Проснулась поздно. Заплела косу. На кухне Георгис читал новости с ноутбука, принесенного братом. Разговаривать мне не хотелось, под сердцем еще сидел полночный кошмар.

Солнце висело на самой макушке небосклона, когда мы сели в пикап. Дорога быстро увела нас в горы, прочь от моря. И вот уже далеко внизу: зигзаги серпантина, как росчерки шпаги, белая деревушка и бесконечная синь, обнимающая их.

Мы переехали грохочущий мост над ущельем Арадена, спаянный из стальных балок и деревянного настила. И припарковались рядом с указателем Aradaina, сплошь покрытым пулевыми отверстиями. Пальба из ружей по указателям — любимая забава критских горцев. Особенно в Сфакье.

За антиовечьей сеткой лежали каменные развалины домов заброшенной деревни.

Жители покинули Арадену в конце 40-х годов XX века из-за вендетты. Просто один из мальчишек назвал другого в пылу спора мазилой. И тот всадил ему пулю в лоб. Началась вражда между семьями. Мост через ущелье тогда еще не построили, с Хорой Сфакион деревня соединялась тропой через крутые отроги Араденского ущелья. Горы, каньоны да каменистые тропки до таких же затерянных деревень — вот и все, что здесь было. С точки зрения сопротивления захватчикам — идеальный ландшафт. Но для враждующей общины — что котел с кипящим маслом. Те, кому удалось уцелеть в межсемейной войне, покинули Арадену.

Отворив калитку, мы вошли. Отрадно, что некоторые дома начали восстанавливать. Не доходя до приземистой церкви Архангела Михаила, Георгис свернул и огляделся.

— Все еще ждете преследователей, Георгис?

— Все еще в них не верите?

Он так резко повернулся и остановился, что я едва не налетела на него.

— Я тоже под подозрением? — вырвалось у меня.

Георгис поморщился:

— Подозрение совсем не то слово. Я хочу понять, почему нас так быстро нашли в Астерусии. Вы никому не проговорились перед отъездом? Это просто вопрос. Не желание обвинить.

— Нет, никому. А если бы и проговорилась, сказала бы вам. Потому что… видела последствия.

Под соседней оливой засверлила цикада.

Подумав, Георгис кивнул:

— Да, наверное, сказали бы.