Вера Миносская - Хранители

Полные груди, обтянутые прозрачной тканью, уставились на парня.

— Да, мэм! — вежливо ответил тот, стойко не опуская глаз ниже ее лица.

С улыбкой она легонько выпустила дым ему в лоб. Не шелохнувшись, он заметил на вполне сносном английском:

— Что интересно, мэм, места у нас исторические!

Георгис беззвучно рассмеялся.

Хозяин, тоже смеясь, позвал внука за стойку.

Хищница погасила пожар очей и опустилась на стул рядом с Маркосом. Складки опали, скрыв ее наготу.

Обняв подругу за плечи и поцеловав в разгоряченный влажный висок, Маркос отхлебнул кофе и вернул мне вопрос:

— Вера, ну а ты здесь какими судьбами?

— Мы едем на похороны, — выпалила я.

Стало тихо.

«Вот черт, — подумалось запоздало, — а если захотят знать к кому?»

— К кому? — спросил хозяин.

Обернувшись, Георгис негромко назвал имя. Я вспомнила, что слышала его вчера сквозь сон по пути в Плакиас, когда водитель рассказывал последние новости: кто родился, женился и скончался.

Тут заговорили все разом. Деды — обсуждая покойного, молодежь — планы на вечер. Попросить кофе больше никто не решился.

— Спросите Маркоса, не он ли стерег вас вечером в пальмах, — негромко проговорил Георгис.

— Как?! С ним же Тинто Брасс на выезде…

Погасив усмешку в бороде, Георгис шагнул к эпатажнице:

— Scusi, Signora, Lei è di Napoli? 39 39 Извините, синьора, вы из Неаполя? ( итал. ).

Она откинула голову, точно подставляя ему шею. И приглашающе повела рукой. Грудь ее едва не касалась опустившегося на соседний стул Георгиса. Противная девка!

Пока они говорили по-итальянски, я села за Маркосом.

— Маркос, — ласково позвала я, обдавая его ухо дыханием, — ты вчера стоял у меня под балконом?

Он обернулся. В глазах боролись желание соврать и надежда. Гореть мне в аду, я сделала олений взгляд и приоткрыла губы.

— Я…

— А зачем?

— Увидел тебя в Плакиасе… Ты так весело смеялась. Хотел посмотреть, что ты будешь делать дальше.

Вот почему его спутница показалась мне знакомой: я мельком видела ее в соседней таверне.

— Кто это? — в свою очередь тихо спросил он, кивая на Георгиса.

Тот сидел вполоборота, слушая хрипловатую речь, сопровождаемую замедленными, но, надо признать, изящными взмахами, черт ее дери, аппетитной руки — Тициан любил рисовать такие своим Венерам и Мариям Магдалинам.

— Это… друг Ивана. А она — правда, из Неаполя?

— Да, твой друг… — Маркос усмехнулся, — точнее, друг Ивана все верно понял. У нее характерное произношение.

Георгис обернулся. Я моргнула. Вежливо попрощавшись с просвечивающейся красавицей, он вернулся на половину сфакиотов.

— Пойду, пока твоя Софи Лорен не вылила на меня остатки кофе, — прошептала я.

На пару секунд Маркос, подавшись вперед, приклеился взглядом к моим зрачкам. Но сник плечами, отвернулся и кивнул.

Его друзья, определившись с местом предстоящего веселья, с хохотом выкатились на улицу. У выхода Маркос обернулся, попрощался с дедами и помахал рукой мне. Моника послала воздушные поцелуи Георгису и хозяйскому внуку. Захлопали дверцы, и рев моторов стих вдали.

— Чего только не надует ветром, — философски заметил один из дедов.

Засмеявшись, все чокнулись ракией. Георгис протянул мне свою стопку, наливать женщинам здесь было не принято.

— Ну что? — негромко спросил он.

— Да, это был Маркос, — делая глоток, отозвалась я.

Шторм утихал. Деревья перестали рваться внутрь кафенео, и атмосфера очистилась от желтизны. Точно привлеченный юностью и беззаботностью недавно покинувшей нас компании, сирокко умчался вслед за ней на север.

Затылок постепенно отпускало.

Уходя, Георгис хлопнул по плечу чернобрового внука и слегка поклонился дедам, поблагодарив их. Я прижала руку к груди и склонила голову.

В небе африканский ветер разметал на прощание облака, как пух из разорванной подушки. От ходьбы и свежего воздуха боль в голове совсем прошла. Только где-то внутри еще ворочалась непонятная тоска. Как напоминание о пережитом страхе, решила я.

— А что за кавалькаду мы видели?

— Здесь рядом конюшни. Лошадей напугало сирокко и поднятая пыль. Видели, как они неслись? А судя по скудности одежд всадников, они вполне могут быть друзьями вашего поклонника, — улыбаясь, закончил Георгис.

По пути к дому крестного я быстро пересказала недолгую историю нашего с Маркосом знакомства.

— Вы его подозреваете? — спросила я.

Георгис усмехнулся:

— Явившегося на арендованном мотоцикле во главе детсада? Скорее, нет.

Свернув с шоссе к морю, мы подошли к белому домику. Войдя в ворота, Георгис прокричал:

— Нонэ, ясу! 40 40 Крестный, привет! ( греч. ).

Дверь распахнулась, и на пороге появился дед с щеткой седых усов, в кепке, сдвинутой на ухо. Левое веко было сильно опущено, закрывая почти весь глаз.

— Йорго, дорогой! — закричал он.

Не выпуская крестника из объятий, старик взглянул на меня:

— А ну, дай ее рассмотреть!

У него были широкие плечи моряка и сухие, тонкие руки старика. Единственный видимый глаз горел жизнью и задором.

— Хм… Да, иногда у нас тут появляются белокурые создания. И потом по берегу бегают белобрысые ребятишки!

— Что, нонэ, молодость вспомнил? — усмехнулся Георгис.

— А я ее забывал? Ну-ка, пойдем со мной, будем обедать!

Есть нам не хотелось, но нас не отпустили без кофе. Пили его за столиком под вьющимся виноградом и свисающей длинной, амфоровидной тыквой.

— Так ты из России? Это хорошо. Греки и русские — братья. По вере. А это самое крепкое родство. Потому вы наших детей и женщин от турок спасали 41 41 Имеется в виду эвакуация мирного населения с южного берега Крита на русском фрегате «Генерал-адмирал» под командованием Ивана Бутакова в 1866 году. На борт было принято более тысячи человек (в основном женщин и детей), спасавшихся от турецких карательных отрядов. .

На голое тело у него был надет жилет со множеством карманов. Наверное, рыбаки всего мира носят такие, у моего деда был похожий.

Ладонью крестный то и дело похлопывал руку Георгиса. Проследив мой взгляд в сторону дощатого забора и круглого стола с покосившимся табуретом, кивнул:

— Мое обычное место, когда я тут. Сижу, пью кофе, смотрю на море.

Каменистый пляж начинался сразу за гравийной дорогой.

— Вера как-то особенно расписывает стулья. Попробуй найти к ней подход, может, и тебе посчастливится, — закуривая, сказал Георгис.

— Ну уж — особенно… Просто пишу на них мантинады, — пробормотала я.

Встретив их удивленные взгляды, пояснила.

— Прочтите хотя бы одну! — потребовал Георгис.

Продекламировала самую первую из сочиненных: