Вера Миносская - Хранители

Долю секунды, я видела, Георгис колебался, но затем улыбнулся и кивнул. Дядька хлопнул его по плечу и сказал, что на сей раз едет к куму, но готов подвезти нас туда, куда мы на самом деле хотим.

— Эндакси, — смеясь, ответил Георгис, — тогда подбрось до Франгокастелло, паракало 36 36 Пожалуйста ( греч. ). .

Я удивленно подняла брови.

Заброшенная деревня Арадена, где ждало послание, находилась в горах. До нее вел крутой серпантин от прибрежного городка Хора Сфакион — центра легендарного повстанческого региона Сфакья и родины Георгиса. Логичнее было воспользоваться оказией и попросить доброго водителя закинуть двух отличных ребят в Хору Сфакион, а не в Франгокастелло 37 37 Франгокастелло — это название переводится как «крепость франков». Франками критяне именовали всех католиков, в том числе венецианцев. Построена последними для защиты южного берега от набегов пиратов и мятежей сфакиотов. , до которого тут ехать всего ничего. Прекрасный сфакиот (как сказала бы Маша), ясно, осторожничает. Но, черт возьми (как скажет русская девушка), мы не проделали и половины пути. Иван да Марья, конечно, уже добрались до Рефимно и получили записку от Костаса… Интересно, как там Ваня?

Иногда я посматривала в заднее стекло. Но погони не обнаружила. Позади маячили мотоцикл да пара легковушек.

Вскоре показались зубчатые стены венецианской крепости Франгокастелло. Вот мы и в Сфакье.

Мужичок за рулем снова долго прощался с Георгисом. Наконец, развернулся и уехал.

Проводив его взглядом, мы зашагали по обочине. Дорога бежала вдоль моря, горы отступили. Ветер заметно усилился, пригибая к земле придорожные кусты. На волнах появились барашки.

— Почему вы не попросили подвезти нас до Хоры Сфакион? — спросила я.

— Потому что в Хору мы поплывем. Или поедем, если заштормит. Но сами.

— Тогда, считаю, можно уже рассказать план и мне.

— Извините! Просто для меня это было очевидно. Это мои родные места, и маршрут был готов моментально. Не сердитесь.

Я засмеялась:

— Георгис, да я не сержусь. Я шучу. Рассказывайте!

— Мы дойдем до дома моего крестного — это в пяти километрах отсюда. Возьмем моторку и на ней доедем до Хоры Сфакион. Там живет мой сводный брат Лукас… Собственно, там живет почти вся моя родня.

— А чем ваш крестный занимается?

— Помогает сыну — Луке и его семье. Ловит рыбу и привозит им — у Луки небольшой отель и таверна. Раньше, когда мы были детьми, ими управлял сам крестный.

— А в Хоре где мы остановимся?

— В доме моего отца, — коротко ответил он.

Я искоса на него взглянула, отметив, что он не сказал «в моем доме». И осторожно спросила:

— Там никто не живет?

— Иногда… кто-нибудь из родни.

— А я думала, вы под Ханьей живете.

— Там дом мамы. Обычно, когда приезжаю на Крит, я останавливаюсь в нем.

— Почему же при нашей первой встрече вы поселились в отеле?

— Так быстрее, чем ехать из аэропорта сначала домой, затем опять в Ханью. А главное, мне хотелось встретиться с вами наедине… С вами всеми наедине, я имею в виду. А не в кафе или таверне.

Небо глядело голубым глазом, затянутым бельмом. Песок сек ноги. В затылке запульсировала боль, в груди — непонятная тревога.

С тарахтением мимо проехал черный мотоцикл с таким же черным, затянутым в кожу седоком в шлеме. Мне показалось, что звук затих где-то совсем близко, на проселке за пригорком.

— Георгис. — Я тронула спутника за запястье, и он остановился. — Знаете…

— Вы про мотоцикл? Он ехал за нами от Плакиаса, да.

Точно в ответ на его слова, мотоциклист пронесся в обратную сторону. Остановился метрах в пятидесяти от нас. И хотя был к нам спиной, явно наблюдал в зеркало заднего вида.

— Смотрите на меня, — проговорил Георгис, глядя на слияние моря с горизонтом и не выпуская из поля зрения фигуру на пустынной дороге.

В груди похолодело.

— Кажется, я видела его в Плакиасе. Напротив отеля. И еще: кто-то смотрел на мой балкон ночью с улицы.

— Да что вы? Как вовремя вы этим поделились!

Взгляд его был что сухостой, клоки которого ветер кидал через дорогу.

— Я не была уверена… Как теперь быть? Идем к вашему крестному?

— Нет. Нельзя его впутывать.

Ветер из Африки штурмовал критский берег. Шквалы обдавали жаром и пригибали к земле. На пригорке у моря виднелось кафенео. Забегаловка, стекляшка. В таких на Крите предлагают лишь кофе, орешки да спиртное. Георгис кивнул на него, и мы боком, отворачиваясь от летящего в глаза песка, перешли дорогу.

За стойкой обнаружились усатый хозяин и подросток со сросшимися бровями. За круглым столом — деды в черном. Едва мы затворили дверь, мотоцикл рванул с места и исчез за поворотом.

— Ясас! 38 38 Здравствуйте! ( греч. ). — поздоровался Георгис.

— Ясас! — отозвались деды.

— Ясас! — сказала я.

— Я-я-я, — лениво ответил хор. Женщин здесь не жаловали.

Усадив меня за свободный стол, Георгис ушел к стойке, где тихо заговорил с хозяином. Деды пока разглядывали меня.

Хозяин водрузил на поднос пару чашек кофе и графин с ракией и, удерживая его на одной руке, вторую положил на плечо Георгису:

— Это сын Янниса Анастакиса!

Деды приветливо закивали, подняли стопки, подвинулись.

Георгис склонил голову, представил меня, и нас приняли за общий стол. Теперь, когда я была не какой-то тощей девицей, а спутницей сына самого Янниса Анастакиса, атмосфера заметно потеплела.

За окнами, наоборот, стало еще неприветливее. Выл ветер. В стекло царапались ветви. Дорога скрылась за пеленой песка.

В затылке налилось и заныло пуще прежнего.

— Когда это кончится? — пробормотала я, надавливая на основание черепа.

— Это сирокко, — ответил дед с такими же голубыми глазами, как у Георгиса. — Может, через час. А может, через двое суток.

— Вот как раз после такого дня я видел дросулитов! — заметил хозяин, присоединившийся к компании.

Дросулиты — в переводе с греческого «люди росы» — самые известные привидения Крита. Очевидцы утверждают, что появляются они в мае, в ясную погоду на рассвете (отсюда и название). Черные всадники движутся из Франгокастелло — то души убитых сфакиотов, осажденных в крепости турками во время восстания за независимость Крита.

— Расскажите, пожалуйста! — попросила я.

В сотый раз хозяин рассказывал эту историю. В сотый раз деды ее слушали. В сотый раз за окнами поднимался желтый ветер.

— Я был мальчонкой. Однажды, в конце мая, с юга пришел сирокко. Два дня мы с отцом не могли выйти в море. А на третий наступила тишина. И берег стал как древняя Эллада — усеянный кусками канатов и амфор, поднятых бурей с глубин. Небо было, — усач взглянул на просвет через стопку с ракией, — что Божий напиток. Наверное, тем майским утром разные времена соединились воедино. Напротив крепости мы с отцом ловили кефаль. Вдруг воздух вздыбился… — Он тяжко глянул в окно. — И от стен поскакали они. Черные всадники. Взрезая воды, неслись на нас. Барабанные перепонки рвались от вибрации. Отец, закрываясь руками, выронил перемет, а я упал на дно лодки. У борта всадники взорвались брызгами. И время исчезло. Я очнулся, когда отец тряс меня за плечи. Был примерно полдень. Нашу лодку отнесло далеко от берега.