Вера Миносская - Хранители

На краю обрыва была устроена площадка: фонарики, скамейки и столики. Маша что-то тихо говорила Ване. Взглядами с Иваном мы старались не встречаться. Я села через три скамейки от них под огромной оливой с перекрученным толстым стволом. Рядом опустился монах. Протянул стакан воды. Сделав глоток, я почувствовала горечь и, закрыв лицо руками, беззвучно заплакала.

Утерев глаза, обнаружила, что монах сидит рядом. Поверх черной рясы — православный крест. Волосы длинные, лицо юное. Он молчал. В ветвях шумел ветер, снизу ему вторило море. Постепенно чувство отрешенности сковало меня. Ни думать, ни говорить не хотелось.

Вскоре Георгис, Иван и еще один монах уехали на монастырском пикапе за машинами на стоянке. Нас с Машей в Лендас вез тот же дядечка, что и сюда. Ехали в молчании, дорога казалась бесконечной.

Очутившись наконец в таверне, мы сели за столик ждать мужчин.

Теперь я понимала предмет скрытных разговоров Ивана и Манолиса в Ханье и чем объяснялась мрачность последнего. Ваня просил его достать пистолет.

— В наших машинах, наверное, жучки? — спросила я, глядя в море. Даже отсюда оно было таким прозрачным, что казалось, можно пересчитать всех рыб, живущих в нем.

— Ты только догадалась? — усмехнулась Маша. — Разумеется. Вообще, я удивляюсь, зачем Иван тебя взял. Тебе нравится устраивать истерики, чтобы прекрасные сфакиоты успокаивали тебя? Ты только тормозишь нас: идешь творить и подворачиваешь ногу, тебя приходится тащить на веревке из ущелья, не говоря уж о сегодняшнем диком концерте… Ты точно хочешь продолжать поиски?

Появилась Афина.

— Афиночка, принеси мне, пожалуйста, вина, — попросила я.

Взглянув на нас, она ничего спрашивать не стала и ушла в кухню.

Спустя полчаса Георгис с Иваном вошли в таверну.

— Девушки, оставьте рюкзаки, прогуляемся на пляж, — сказал Георгис.

Я прихватила бокал с вином. Спустившись по лестнице, мы встали у самой кромки прибоя. Со стороны казалось, что четверо молодых людей любуются закатом над морем.

— Сейчас каждый в своем номере перетряхнет рюкзак, — сказал Георгис, — ищем мелкие предметы, которые не должны в них быть. Если кто сомневается, может принести рюкзак мне, оставив себе личные вещи. Я думаю, дело ограничивается исключительно маячками на машинах, но проверить надо.

— Вы их нашли? Маячки? — спросила Маша.

Ваня кивнул:

— Под крыльями. Передают наши координаты в режиме онлайн.

Помолчав и засунув руки в карманы, Георгис сказал, глядя на тонущий в море пылающий диск:

— Вы даже не представляете, Иван, насколько плохо то, что вы сделали. Вы не только продемонстрировали им, что мы знаем, кто они, но и вынудили их показать свои намерения.

— Ну, может, их намерения — просто следить, если бы Ваня на них не кинулся, — возразила Маша.

— У них нет намерений просто следить, Мария. У них есть пистолеты с глушителями. Ясно, что после обнаружения рукописей они не планировали оставлять нас в живых. И потому извлекать Евангелие в любом случае пришлось бы под прикрытием полиции. Но сегодняшний… случай может вынудить их не дожидаться нахождения Евангелия. Мы теперь для них не просто объекты слежки, а люди, способные их опознать и дать показания. То есть представляющие опасность лично для них. Потому даже приказы хозяина теперь вторичны. Возможно, они решат убрать не сразу всех, а захватить кого-то одного для завершения поисков… Кого-то из девушек, например.

Ваня быстро взглянул на Георгиса, но ничего не сказал.

Маша передернула плечами:

— Звучит паршиво. Как они вообще там очутились сегодня?

— Следили за нами. Решили посмотреть, что мы делаем в заброшенном монастыре. Надо было дать им спокойно уйти, сделав вид, что не обратили на них внимание, — ответил Георгис.

— Давайте от маячков хотя бы избавимся, — сказала Маша.

— Нет, — хором ответили Иван с Георгисом.

— Не надо, — продолжил Ваня. — Пусть думают, что мы ничего не подозреваем. Мы же пока направимся…

— В Спили, — закончил Георгис.

Спили… Какое родное слово. Мы с Марией за столиком кафе, и в багажнике пикапа полно целебных трав. Вечерние огни таверн. Играющие дети. Я быстро отпила вина и закрыла мокрые губы ладонью. Георгис с Иваном как по команде посмотрели на меня.

Молча развернувшись, я поднялась по лестнице к светящейся таверне, чувствуя спиной взгляды.

В номере перетрясла рюкзак. Заглянула в косметичку. Никаких посторонних предметов не обнаружилось. И, поставив будильник на семь, легла спать, приказав себе ни о чем не думать.

Утром, перед отъездом, я зашла попрощаться с хозяйкой. Опершись о плиту красной, со вздувшимися жилами рукой, Афина поглядела на меня. Сказала коротко:

— Приезжай.

Я кивнула:

— Должна же я написать тебе настоящую картину.

Она усмехнулась.

Ехали в Спили теми же экипажами, что и в Лендас. Георгис на «вранглере», Маша на «ярисе», мы с Иваном на «джимни».

За окнами неслись солнце, оливы и море.

— Останови машину, — попросила я Ивана, едва Машин «ярис» скрылся за поворотом оливковых садов.

Он съехал на обочину. Кажется, так когда-то уже было. Когда?

Спрыгнув на землю, я обошла джип и открыла Ванину дверь:

— Выйди.

— Вера…

— Выйди, говорю!

Он вышел, готовый начать что-то говорить. Но я не дала.

Размахнувшись, со всей силы отвесила ему пощечину. Попала, потому что он не ожидал. От второй успел увернуться и перехватил мою руку.

— Так, брейк! Говори словами!

— Отдай мне пистолет!

— Нет.

— Отдай!

— Вера! — Он схватил меня за плечи. — В-Е-Р-А! Замолчи!

И затряс так, что казалось, голова моя отвалится.

Извернувшись, я вцепилась ему в шею и заорала:

— Твой дядя… умирая… просил тебя! Просил! Что ты делаешь?!

Он сгреб меня за волосы и резко дернул назад, так, что из глаз брызнули слезы:

— Не лезь не в свои дела! Поняла?! Я тебя спрашиваю — поняла?!

От отчаяния и ненависти, владевших мной, я плюнула ему в лицо. Хотя особо было нечем, во рту пересохло.

Он вытерся рукавом. Отпустил мои волосы и сел за руль.

Спустя минуту мы снова поехали.

На стоянке в Спили Георгис и Маша ждали нас подле машин.

Их взгляды на мою всклокоченную голову и припухшую Иванову щеку были красноречивы.

Мы поселились в пансионе у Машиной знакомой. И сразу же по приезде Иван отправился к врачу, где ему наложили на рану швы (Ваня сослался на несчастный случай на охоте).

До вечера я проспала. Когда потянуло вечерней прохладой, душистым табаком и засмеялась под окном какая-то гражданка, я проснулась.

Смеркалось. Умываясь, оглядела следы, оставшиеся от общения с мужчинами: содранная кожа на правой скуле и вспухший, покрасневший левый висок, откуда был выдран клок волос. Кожу головы вообще сильно саднило. Разбираться с повреждениями, нанесенными пятерней Ивана, сейчас не хотелось, и я свернула волосы в свободный узел на затылке.