Вера Миносская - Хранители

Я кивнула.

— Ну а у вас на родине о чем рассказывают?

— В Москве-то? Как в любом большом старом городе полно легенд, баек. Стихов, — улыбнулась я.

— Никогда их не запоминаю, — улыбнулся он в ответ. — Могу дословно пересказать любой текст. Но не стихи.

— А я люблю и многие помню. Это удобно: на каждое жизненное событие уже есть написанные строки. Вспомнил их — как с мудрым человеком поговорил.

— Расскажите какие-нибудь…

— Ну да, их вы не только не запомните, но еще и не поймете.

Мы посмеялись. Подумав, прочла по-русски:

Когда закончила, он сказал:

— Я слышал «Гомер» и «Троя»… Нет?

— Верно. Это про вашу родину… в какой-то степени.

Ночь была свежей, где-то кричала птица.

— Чем вы занимаетесь на острове? — спросил Георгис.

Я рассказала об отеле.

Мне хотелось еще посидеть у костра. Напряжение первых минут разговора исчезло. Мысли о невидимой слежке больше не пугали, словно за спиной не было никаких бандитов, а только горы и спящая земля. Но предательская натура дала себя знать:

— Вы знаете, у меня закрываются глаза… Давайте, пока я еще в сознании, разбужу Ивана сменить вас?

— Не надо. — От выражения глаз лицо приобрело невиданное мной у него доселе мягкое выражение. — Все равно скоро вставать. Идите спать. Приятных снов.

— До завтра, — улыбнулась я.

Засыпая, видела сквозь ресницы рыжие всполохи за стенкой палатки.

Потом Иван пощекотал меня за ухом:

— Великий художник, подъем!

Было семь утра. Самым бодрым выглядел не спавший всю ночь Георгис. Маша с Иваном обзевались за завтраком. Перекусив оставшимся с вечера, мы собрали палатку и пошли в направлении заброшенного монастыря, за которым, судя по карте, вилась дорога.

Строго и одиноко застыли посреди горного плато монастырские развалины, обнесенные рабицей. Спутники поддались на мои уговоры зайти ненадолго за сетку. Монастырь разрушили турки в отместку за помощь монахов повстанцам. Остались лишь обломок стены да низкие своды келий. Напротив белой церквушки висел на суку колокол. Время здесь было плотное, все в себе, не отзывающееся на современные слова и события.

Едва мы вышли за калитку, Машка ахнула. Я выглянула из-за ее плеча. Двое мужчин торопливо шли по плато к холмам.

— Эй! — резко окликнул их Ваня.

Один обернул к нам смуглое лицо со шрамом.

— Иван, нет! — быстро проговорил Георгис.

Ваня коротко выругался. И, прокричав требование остановиться, бросился вперед. Самое невероятное, что на бегу из рюкзака он выдернул пистолет.

Машка ахнула еще раз и зажала рот рукой.

Оглушение мое прошло, и я рванулась к Ивану. Не отводя взгляда от троицы впереди, Георгис схватил меня чуть ниже плеча и толкнул на землю, процедив:

— Лежи!

Проехавшись скулой по смеси земли и мелкого камня, я на время остановила свое движение.

И тут раздался выстрел. Громкий и страшный, точно взорвался воздух. Стрелял Ваня. Двое остановились. Тот, что со шрамом, скользящим движением вытянул из-под куртки пистолет с длинным стволом и, кажется даже не целясь, навел на Ивана.

Хлопок — и Ваня откинулся назад, схватившись за правую руку.

— За дерево! — крикнул ему Георгис.

Вскинув карабин, он выстрелил вверх и наставил дуло на незнакомцев.

Пока не стихло эхо от выстрелов, никто не двигался.

Потом две фигуры отступили за холм и исчезли. Обернувшись к нам с Машей, Георгис скомандовал:

— В монастырь!

И прокричал то же Ване. Помедлив, тот припустился к стенам.

Маша, все так же зажимающая руками рот, отмерла, лишь когда я увлекла ее за собой. Влетев в калитку, мы трое спрятались за стену церкви. Вскоре к нам присоединился Георгис. Оглядев еще раз поле недавнего боя, он повернулся к нам.

У Ивана чуть ниже плеча рука сочилась кровью. Пистолет он уже убрал.

— Ваня, ты что? — прошептала я. И, срываясь на крик, уже не могла остановиться: — Что ты делаешь?! Зачем ты за ними погнался? Господи, ну дядя же просил тебя убрать раздражение, он же тебе писал!

— Ты еще, твою мать, этим уродам лекцию про любовь и смирение прочти! — также по-русски заорал в ответ Иван, и лицо его перекосилось от злости. — Ты мне еще нотации читать будешь, идиотка!

В какой-то момент мне показалось, что он меня ударит. Георгис очутился между нами, крепко взял дернувшегося было Ваню за здоровое плечо:

— Тихо!

Я съехала по стене церкви. Тело била мелкая дрожь, шумело в ушах. Весь мир закрывало осознание того, что надвигалось на нас. Так ясно я теперь видела главную цель Ваниных поисков.

Георгис присел передо мной, слегка коснулся щеки и негромко сказал:

— Вер, тише… Хорошо? Посмотри на меня.

Коротко взглянув на него, утерла слезы. Оказывается, все это время я плакала. Во мне не было ни одной самой малой мысли, способной дать надежду.

Маша, стоявшая в стороне, молча подошла к Ване. Разорвала рукав рубашки, полила перекисью из походной аптечки, крепко перебинтовала рану. Поблагодарив ее кивком, он с вызовом взглянул на Георгиса. Тот смотрел в планшет.

Потом, коротко скомандовав нам: «Идемте!», Георгис обошел церковь и зашагал под уклон.

Когда склон закрыл нас от плато, он показал рукой вниз:

— Дорога.

Мы шли по камням, скользили на осыпях, попеременно оглядывались. Спустившись к дороге, услышали звук мотора.

— Все за деревья, — отдал следующий приказ Георгис. Командовал он привычно, точно снова стал военным.

На дороге показался пикап, груженный мешками. За рулем сидел усатый мужик в кепке. Завидев голосующего Георгиса, остановился. Оказалось, едет дядька в монастырь Агиос Никитас, что примостился в скалах над морем. Нас с Машей посадили в кабину, Георгис с Иваном забрались в кузов. Водитель попытался завязать разговор, но Маша отвечала односложно, я молчала. И он оставил нас в покое.

Вскоре началась крученая грунтовка, нас мотало из стороны в сторону. Море то исчезало, то вываливалось из-за скалы. Пикап резко дернулся, затормозил у ворот. Сквозь железные прутья виднелись море и небо. По дорожке мы пошли вниз и вдруг очутились во влажной полутени сада. Вокруг вставали плодовые деревья с белеными стволами. Контраст был разителен, ведь всего минуту назад ты существовал в бескомпромиссном мире обнаженных скал и жгучего солнца.

Лестница привела в тенистый монастырский дворик с белой скальной церковью, над которой пологом расходился склон, опутанный корнями и лианами. Над входом висела икона святого Никиты — всадник в красных доспехах на красном коне. Навстречу вышел, опираясь на посох, сгорбленный настоятель, и Георгис, почтительно склонив голову, негромко заговорил с ним. Слушая его, батюшка хмурился, и вскоре они скрылись в церкви.