Вера Миносская - Хранители

Когда же он узнал, что за туристического монстра на самом деле готовится вырастить в тех местах Сандро… Ох, Ваня, никогда прежде не видел я своего друга плачущим!

Береги себя, мой мальчик».

Церковная стена была теплой от жарившего ее весь день солнца. Я привалилась к ней, закрыв глаза. Тело гудело, нога ныла. В голове крутилась одна фраза: «Естественное переплетено со сверхъестественным». Кажется, я пробормотала ее вслух.

— Что-что? — спросил Георгис.

Он сидел передо мной на корточках. На синей рубашке две верхние пуговицы расстегнуты, в треугольнике видна смуглая кожа, поросшая темными кучерявыми волосами. «В усталости есть очевидный плюс. Она отключает смущение», — думала я, купаясь в его глазах. Матерь божья, как же в них было хорошо!

— Простите?

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально. Спасибо!

За спиной Георгиса склон, поросший редкими низкорослыми соснами, уходил вверх метров на двадцать. Вот что тревожило меня, когда я тащилась по ручью к церкви.

— Ох, черт! Как мы будем выбираться? Мы же не пойдем обратно по ущелью?

При мысли о скользких речных камнях боль пронзила ногу чуть не до кости, а тело налилось тяжестью. Назад тем же путем я не дойду, лучше уж заночую здесь, в церкви.

Георгис мельком глянул на скалу, снова поймал мой взгляд и сказал:

— Нет, по ущелью не пойдем. Все устали, так что вернемся по верху. Выберемся с помощью веревки. Не бойтесь, это несложно. Я вам помогу.

Успокоившись, что никто не собирается гнать меня по речке, я повнимательнее оглядела скалистый склон. Размер ожидаемой катастрофы несколько уменьшился, поскольку сверху бежала узкая тропинка. Правда, она обрывалась метрах в пяти над дном ущелья.

Георгис отошел к Маше и, глядя на каменистую дорожку, говорил, то округло поводя рукой, то сжимая кулак и дергая воображаемую веревку. Пока они обсуждали путь наверх, я запустила руку в рюкзак и украдкой заглянула в зеркало. Как есть чучело. С растрепанным пучком и прилипшими к шее прядями. Хорошо, что расстраиваться нету сил.

Тем временем Георгис перекинул через плечо моток альпинистской веревки, прицепил к поясу пару карабинов и, к моему ужасу, стал взбираться по склону, цепляясь за корни деревьев и камни. Единственный человек, не наблюдавший за ним сейчас, был Иван, по-прежнему задумчиво сидевший с письмом в руках.

Из-под ботинок скалолаза скатывались камни, но он довольно споро добрался до осыпавшегося края тропинки. Перекинув веревку через нависшую над тропой сосну, приладил карабин и скинул Маше. Та прицепила к нему наши с Ваней рюкзаки, и Георгис втащил их наверх. Ваня наконец очнулся и помог с двумя оставшимися рюкзаками. Вытянув последний, Георгис обмотал сосну веревкой, взялся за свободный конец и кивнул Маше. Так же быстро, без лишних слов, она ухватилась за нее и, переступая по склону ловко, как кошка, вскарабкалась на тропинку.

«Просто идеальная работа», — подумалось мне.

— Серденько, вставай, твоя очередь, — позвал Иван.

Отвлекшись на происходящее, я упустила из виду свое участие в нем. Подошла к склону и с сомнением поглядела на веревку.

— Ну шо ты смотришь на нее, как на вражину?

— Мне кажется, я делала это последний раз в школе. И получила за то пару.

— Ты меня рассмеяла! В школе ты делала гораздо более сложное — поднималась по канату, как и все мы. А тут всего ничего — гуляй себе по склону. Тока вверх.

— Вера! — крикнул Георгис. — Смотрите на меня! Возьмите веревку обеими руками… Так, отлично! Откиньтесь… еще. Да! Теперь старайтесь ставить ноги в углубления над камнями. Давайте!

Хорошо, что последние месяцы я занималась физическим трудом, а также снорком и ходьбой вверх-вниз по дюне. Плохо, что не делала этого чаще. Где-то на полпути руки начали предательски подрагивать. Выбравшись на тропку, я улыбкой поблагодарила Георгиса и поскорее отвернулась, чтобы никто не заметил, как тяжело я дышу. Перед глазами вновь качнулся печальный образ Маркоса.

Иван вскарабкался почти так же быстро как Маша, и она одобрительно похлопала его по плечу.

Когда по тропинке мы вышли на верх горы, меня пошатывало, а в голове мужской хор тянул романс «Вечерний звон».

Вокруг расстилалось небольшое плато.

— И что теперь? Бодро по верху назад? А не придется ли делать крюк? — спросила Маша, кивая на горные кряжи за нашими спинами.

— Не, — отозвался Иван, глядя в планшет, — вон в той стороне — заброшенный монастырь. За ним — дорога. Попросим нас подкинуть до начала ущелья.

— Ты попутку там можешь прождать до завтрашнего утра, мы в Астерусии!

— Значит, позвоним и вызовем либо такси, либо кого-нить из нашего Ираклионского офиса. Только здесь связи нет… Ну, на дороге, думаю, появится.

Из всего сказанного я поняла только, что сейчас мы куда-то пойдем. Мужские голоса похоронно пропели мне в уши: «Бом-м-м, бом-м-м!»

Просить о передышке не хотелось, чтобы не нарваться на Иваново «я же предлагал тебе остаться!».

— До дороги два километра. По прямой, — заметил Георгис. — По тропам куда дольше. План хороший, но, может, нам устроить привал и заночевать здесь — вон, где развалины? У меня с собой палатка.

Повисло молчание. После озера, карабканья по скользким камням и финального подъема по склону усталость чувствовали все.

Георгис с улыбкой поглядел на Машу:

— Вот вам и настоящий поход. С костром и звездным небом.

— И сухой одеждой в рюкзаках на обратном пути, — задумчиво проговорил Иван.

Георгис кивнул. Маша усмехнулась:

— Ну окей, палатка так палатка.

Развалины представляли собой бывший сарай недалеко от края ущелья. Между каменной осыпью одной из стен и почти целой другой Ваня с Георгисом поставили палатку. Иван разжег огонь. Георгис нарезал веток, кинул на пол палатки и раскатал поверх тонкое одеяло. В кустах мы развесили мокрую одежду, не боясь, что ее унесет ветром — вечер стоял ясный и тихий. Маша и я быстро разложили еду. И все уселись вокруг костра. Ни есть, ни разговаривать мне не хотелось: боль в ноге усилилась, ладони саднило, остальных органов я не чувствовала.

— Хорошо, что в другие места, где дядя оставил нычки, можно доехать на машине, — заметил Ваня.

— А как интересно он пишет о Павле! — сказала Маша. — Я вот тоже всегда склонялась к той версии, что на Крите апостол был дважды. И после двухлетнего заключения в Риме и оправдания Сенатом отправился в четвертое, оно же последнее, миссионерское путешествие — из Рима на восток. На Крит в том числе. Покидая остров, оставил здесь своего ученика Тита, сделав его первым епископом Крита. С этого момента началась христианская история острова, хотя он и находился еще под управлением Римской империи. И получается, именно во время второго посещения Крита Павел написал Евангелие.