Наталья Александрова - Алмаз лорда Гамильтона [litres]

– Нет ли у вас «Алисы в Стране чудес»? – спросила Женя, ругая уже себя, что зашла в этот магазин. Но она просто не могла так уйти, она хотела хоть что-то выяснить, хоть как-то разобраться в той чертовщине, которая творилась вокруг нее вот уже несколько дней.

– Кэрролла нету, – грымза еще больше поджала губы, как будто Женя сказала что-то неприличное, например, попросила иллюстрированное издание Камасутры.

– Нету так нету, поищу в другом месте, – Женя развернулась и ушла, не прощаясь.

«Что делать? – думала она, трясясь в маршрутке. – К кому обратиться хотя бы за советом, если не за помощью? Да кому про это можно рассказать, не Ирке же, у нее своих проблем выше крыши».

А больше у Жени и подруг нет. И друзей, кстати, тоже. Есть приятели, конечно, но это все не то.

Ладно, будем рассуждать логически, сказала себе Женя, хотя раньше никогда так не делала. Значит, этой неизвестной Алисе дали задание насчет Жени.

Хотя нет, задание это дали только сейчас, а до этого она делала что-то другое. Когда Женя ее увидела, Алиса торопилась куда-то по важному делу. Ясно, куда она торопилась, в кафе «Третья платформа», там у нее была назначена встреча. Но Алиса туда не пришла, потому что ее сбила машина. Но об этом тот, с кем была встреча, не знал, потому что он пришел в «Сундук мертвеца», принял там Женю за Алису, отдал ей кубонето, а потом его убили.

До этого в Женину жизнь вмешалась игра, как ни трудно это признать, но так оно и есть, игра не простая.

Раньше Женя думала, что все происходящее с ней случайно, и тот тип из ресторана «Кардамон» тоже кричал, что Женя влезла не в свое дело. Но теперь, после того, что она узнала в той странной квартире на Жуковского, дело это напрямую касается ее самой. И что делать? Обратиться к игре?

Ну уж нет, решила Женя, в таком серьезном и важном деле нельзя доверяться какому-то кубонето, тем более Женя понятия не имеет, что это такое. Крутится кубик, светится. Что-то показывает, черт-те что на самом деле…

Итак, вопрос совершенно конкретный: отчего бабушка после смерти родителей поменяла Жене фамилию? Чем ей не нравилась фамилия Жени? Что вообще случилось тогда?

Женя вдруг осознала, что совершенно не помнит тех событий. Странно, когда погибли родители, ей было двенадцать лет, вполне сознательный возраст. Если бы два года – тогда понятно. Но двенадцать… Женя не помнит лиц родителей, не помнит, как они жили вместе, где, в каком районе. Потому что эта квартира бабушкина. А где тогда та, что осталась от родителей? И почему Женя никогда не спрашивала у бабушки про родителей? Умерли и умерли, ее не интересовало, как это случилось. Она не помнит, как скучала и плакала без мамы и папы.

Может быть, они ее не любили? Провожали ли они дочку в первый класс, когда мама завязывает банты, а папа суетится вокруг с фотоаппаратом? Учил ли папа ее кататься на велосипеде? Заплетала ли мама Жене французские косички? Наверно, все это было, но отчего же ничего не сохранилось в памяти?

От усилий вспомнить заболела голова. Виски ломило, в ушах стучали отбойные молотки, и наступало то темное, страшное, как в тот раз, когда этот Расторгуев стал вдруг задавать вопросы о родителях. А Жене вообще-то нечего было ответить.

Кто они были?

А и правда, кто? Чем занимались, где работали? Был ли папа военным или штатским, окончил ли институт или же стоял у станка с непонятным названием, вытачивая детали сложной формы? Была ли мама учительницей, или же сменной медсестрой, или инженером в НИИ?

Женя поняла, что не знает. Она помнит только бабушку.

Бабушка ходила на собрания в школу, бабушка покупала ей одежду и пекла вкусное рассыпчатое печенье, бабушка сидела у ее постели, когда Женя болела. И просто так, Женя любила засыпать, когда бабушка рядом. Бабушка держала ее руку, пела тихонько что-то такое без слов или, наоборот, бормотала быстро-быстро что-то неразборчивое. И Женя засыпала крепко и без сновидений.

Им хорошо жилось вместе, им вполне хватало общества друг друга, как если бы у Жени вообще не было родителей.

Но такого просто не может быть, не в капусте же ее, в самом деле, нашли! Причем не в грудном возрасте, а в двенадцать лет.

Голова болела невыносимо, Женя потерла виски и постаралась успокоиться. За окном мелькнул знакомый дом. Там раньше находилось кафе, куда они с бабушкой ходили изредка.

Обычно в Женин день рождения или по окончании очередного класса бабушка пекла торт – «Наполеон» или «Муравейник» с вареной сгущенкой, но однажды Женя захотела в кафе. Позвала девчонок, кажется троих, и бабушка посидела с ними минут десять, а потом… потом бабушка встретила знакомого. Женя еще удивилась, глядя, как они сидят в дальнем конце зала и толкуют о чем-то тихонько, сблизив головы.

Женя тогда быстро отвлеклась на торт со свечами. Торт был с кремовыми розами и, если честно, бабушкиному «Наполеону» и в подметки не годился.

Бабушкин знакомый был маленький сухонький старичок с чистыми голубыми глазами и похожими на седой пух волосиками, аккуратно разложенными по розовой лысине. С тех пор он стал бывать у них дома, пожалуй, это был единственный бабушкин близкий друг. Звали его… как же его звали… ага, Аркадий Борисович Ерусалимский. Вот такая необычная фамилия.

Приходил он всегда вечером, засиживался допоздна. Они пили чай у бабушки в комнате, бабушка говорила, что на кухне принимать гостей нельзя, это неуважение к людям. За чаем они вели долгие разговоры. Они никогда не выгоняли Женю, ей самой было скучно, поэтому в их посиделках она не участвовала.

Но однажды Женя проснулась ночью в холодном поту. Снова во сне наступило на нее что-то черное, страшное, вязкое, кто-то тянул оттуда к ней жуткие косматые лапы с когтями, Женя хотела вырваться, закричать, позвать на помощь, но, как это бывает в кошмарах, изо рта ее вырывался только хрип.

Обычно, когда она выходила из кошмара, бабушка была рядом. Но на этот раз ее стул был пуст, лежала на нем только бабушкина вязаная шаль. Женя завернулась в эту шаль и вышла в прихожую.

Из-за бабушкиной двери доносились голоса, ах да, вечером пришел Ерусалимский.

– Ты не понимаешь, Аркадий! – Против обыкновения бабушка говорила на повышенных тонах. – Эта девочка – все, что у меня есть, я не могу рисковать ее здоровьем и жизнью!

– Но ребенок должен знать о своих родителях, – слабо возражал Ерусалимский, – ты хочешь, чтобы она вообще все забыла? Ничего хорошего не получается из Иванов, не помнящих родства, это я говорю тебе как человек, разбирающийся в этом вопросе. И когда-нибудь она все равно спросит, и что ты ей скажешь?

– То же, что и раньше, – твердо ответила бабушка. – Родители уехали отдыхать на юг, автобус разбился в горах, все пассажиры погибли. Никто не выжил.