Анна Дубчак - Миллион для Коломбины

Однако эту историю с Липкиным Тамара переделала на свой лад во время «откровенной» беседы со мной в ресторане, помнишь, когда она рассказывала историю твоей матери… Она вообще, для достоверности, чтобы подчеркнуть, что она долгое время общалась с твоей матерью, что в курсе ее дел, приплела Липкина к Антонине, сказав мне, что тот был влюблен в твою мать и что, когда она умерла, перенес свои чувства на тебя.

– Господи, какой же бред! Неужели все это происходит со мной? И что теперь? Зачем ты привез меня сюда, в Подольск, и что стало с этой Тамарой?

– Ее взяли под стражу, еще там, в Питере, и она сразу же попросила организовать встречу со мной, чтобы попытаться договориться. Я согласился встретиться, типа как адвокат, чтобы просто выслушать ее, чтобы в моей голове все сложилось, весь ее план. Она, представь, попыталась угрожать мне тем, что я ограбил Поливанова, украл деньги из его сейфа…

– Она что, призналась тебе, что отравила моего отца? – Наде с трудом удалось назвать неизвестного ей человека по фамилии Поливанов отцом.

– Нет, конечно. Это моя версия. Но уж слишком четко все было сработано. Завещание – его смерть – попытка избавиться от тебя…

– Так где она сейчас, в Питере осталась?

– Нет, она здесь.

– Ничего не поняла… А что с Алисой?

– Я отправил ей все, что собрал по моей просьбе Гурвич, мой товарищ и просто хороший человек, и предложил ей не оспаривать завещание мужа, а затаиться как мышка и довольствоваться тем, что у нее есть. Сказал, что у меня есть пленка, где я заснял все то, что она проделывала в пьяном виде с покойным супругом, как глумилась над его трупом. Она сказала, что все поняла.

– Ты не ответил, зачем привез меня в Подольск. Честно говоря, я эти несколько дней чувствую себя не очень-то…

– Оно и понятно, ты же отравилась этим газом. Ты всю дорогу спала… Подольск.

Григорий подошел к окну, распахнул его, выглянул.

– Здесь, в этом городе, жила когда-то твоя мама с сестрой. Это Тамара придумала, будто бы Антонина приехала в Москву за шубой. Нет, твоя мать с сестрой приехали сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Нашли работу, сняли комнату неподалеку вот от этой гостиницы… Думаю, если бы твоя мама не привезла сестре сумку с деньгами, с большими деньгами, то Тамаре незачем было бы ее убивать. Но она убила ее. Ее вчера привезли сюда, чтобы она показала место, где закопала труп. А в этом конверте результаты ДНК-экспертизы.

– Какой еще экспертизы?

– Пока ты спала, я взял образец твоего биоматериала, не скажу откуда, но явно не оттуда, откуда ты подумала, – рассмеялся Григорий, и она тоже почему-то улыбнулась, – и отправил в лабораторию, куда принесли образец… с места захоронения женщины, труп которой выкопали в рощице, неподалеку от кладбища. Экспертиза подтвердила, что эта женщина – твоя родня.

– И что же теперь будет с Тамарой? Даже если это она убила, то прошло много лет…

– Это уже не моя забота, пусть этим занимается следствие, а потом и суд. Я уверен, что это она отправила Ивана Алексеевича на тот свет. Для меня эта история уже закончена. И я благодарен Богу, что она, несмотря на свой криминальный душок, вновь свела меня с тобой, с моей Наденькой…

– А мне-то что теперь делать? – воскликнула она. – Как мне-то все это осмыслить? Понять? Принять? Ущипни меня, что ли!

– После ущипну. Сейчас надо позвонить одному очень хорошему человеку.

– Это кому еще?

– Кашину. Помнишь такого?

– Петр Николаевич… Ну, конечно! – Она расплылась в улыбке.

– Я обещал ему позвонить, когда мы с тобой встретимся. Он очень переживал за тебя, все боялся, что сказал мне что-то лишнее.

В Женеве шел дождь. Надя и Григорий сидели в кафе Chez ma Cousine, что в самом центре столицы, и ели жареного цыпленка с картошкой, запивая красным вином.

– Не знаю, как ты, Гриша, а я все никак не могу расслабиться, – сказала Надя. – Я так нервничала, так переживала, что у меня зубы стучали. Я чувствовала себя настоящей мошенницей. Словно пришла в банк взять чужое.

– Ничего, скоро тебя отпустит. И если уж кому и надо волноваться, так это мне.

– Я до сих пор не могу согреться, мне так и кажется, что стоит мне снять свитер, как я покроюсь инеем. Господи, сколько же всего пришлось пережить, чтобы добраться наконец до Женевы, преодолеть все препятствия и нервотрепку в банках, а их было три (!), чтобы сейчас вот так сидеть себе в кафе и есть цыпленка… Так что ты сказал, я не поняла? Ты волнуешься? Но почему? Все же позади!

– А как мне теперь делать тебе предложение? Получается, что я собираюсь жениться на одной из самых богатых женщин России! По-хорошему, мне надо сейчас просто взять и выйти из кафе, оставив тебя одну, свободную, со своими миллионами. Так будет честно.

– Ты это серьезно? – Надя от удивления и растерянности даже осипла. По щекам как по команде покатились слезы. Только этого еще не хватало, и еще в такой радостный день, когда она, давясь страхом, там, в секретной банковской комнате, после прохождения разного рода процедур произносила кодовое слово, так рисковала, потому что не была уверена, что именно так звали ее старую куклу!

– Нет, ты можешь, конечно, подождать несколько десятков лет, пока я не разбогатею и не стану самым модным и богатым адвокатом Москвы…

– Гриша, прошу тебя… Не пугай меня! Мы же с тобой уже говорили на эту тему, и ты согласился с моим предложением открыть детский онкоцентр.

Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, ее Григорий.

– А я уж подумал, что ты забыла.

– Да у меня столько денег, что… Гриша, все будет хорошо! Хотя… Как же мне это раньше не пришло в голову? Может, ты просто ищешь причину, чтобы расстаться со мной? – Артистка из нее никакая, губы ее так и расползаются в счастливую улыбку.

– Да я просто обязан на тебе жениться, – рассмеялся он, – ты же мне жизнь спасла, там, на речке. Если бы не ты, я бы уж точно не сидел бы в женевском кафе и не пил вино. И не радовался так тому, что хоть кого-то сделал счастливым. Куклу-то покажи!

Надя с готовностью достала из сумки свою старую куклу. С растрепанными локонами и в маленькой треугольной шляпке, приклеенной к волосам, в пестром шелковом платье из красно-желто-зеленых ромбов и с улыбкой на бледном личике, которую Надя нарисовала собственноручно вишневым лаком для ногтей.

– Представляешь, когда я вернулась в Михайловск, чтобы договориться о памятнике маме, и решила пересмотреть все наши старые семейные фотографии, я нашла снимок, где моя мама, совсем молодая, сидит в парке на скамейке рядом с каким-то человеком в светлом плаще (его лицо вырезано ножницами), и на коленях мамы вот эта самая кукла, только новая. Я хочу сказать, что эта кукла была у мамы еще до моего рождения и что когда мне сказали, что это подарок папы, то я, конечно, подумала, что речь идет о моем папе Саше и что подарена она была мне при моем рождении, ну, то есть в день, когда моя мама рожала. Разве могла я представить, что именно имела в виду мама, когда говорила про подарок от папы. Она-то точно знала, кто мой папа.