Инна Булгакова - Третий пир

Лиза вышла следом, присела на корточки, привалясь спиной к стенке, нетерпеливо оглядываясь: ей почему-то страшно было оставаться одной. Прямо напротив распахнулась дверь с табличкой «Приемная комиссия», и появился задумчивый Алеша. Пыльный поток послеполуденного солнца вырвался вместе с ним в коридор и в мгновенной вспышке запечатлел Лизу с головой, опущенной в колени.

— Лиз, привет! Чего ты…

— Ну как? — перебила она неминуемый вопрос.

— Вырвал пятерку. А когда ты…

— Ты во сколько сдавал?

— Сумел прорваться первым. Потом смотался тут… — Алеша неопределенно махнул рукой (заветная пятница, Каретный ряд, неуловимая женщина). — А ты…

— А сейчас что здесь делаешь?

— Да вот заехал узнать, как жить дальше. Нету их.

— Они уже едят окрошку. Значит, тебя можно поздравить?

— Да вроде. Тебя, конечно, тоже?

— Я получила двойку.

— Ты что?! — Алеша как-то рухнул рядом, тоже оперся спиной о стенку, взял Лизу за руку. — Не может быть, Лиз… Что досталось?

— Эти… как их… Столыпинские реформы.

— Так мы же вчера про них…

— Ну, растерялась. Да ладно, вспоминать неохота.

— Ты им про пятую Думу, что ль, рассказывала? Я ж тебе русским языком… — замолчал, сжав ей пальцы до боли. — Никогда себе не прощу.

— Больно! Чего ты не простишь?

— Я должен был сдавать вместе с тобой. Черт меня дернул! Да, похоже, в эту пылкую погоню с препятствиями за неуловимыми непонятными взрослыми замешался нечистый. Иван Александрович показался в конце коридора, подошел, Алеша с Лизой встали, держась за руки, по его взгляду она поняла, что надежды нет, и спросила:

— Вы знакомы или не знакомы?

— Слышал, видел, но не имел удовольствия… Иван Александрович.

— Алексей. Так вы из этого заведения?

— Из этого самого.

— Небось доктор или профессор?

— И доктор, и профессор.

— Ловко устроились. А знаете, что у вас тут творится?

— У нас тут немало… что именно?

— Человек сдает на одни пятерки, представляете, что это такое?

— С трудом.

Они медленно двинулись к лифту.

— Мы из одного класса, а я даже не подозревал, что у Лизы такие способности.

— А я подозревал.

— Хватит вам обоим!

— Вы согласны?

— Согласен. Она на редкость способная девочка.

— Ну так помогли б!

— Это несовместимо с моими принципами.

— Да в вашем змеючнике написать сочинение на пятерку — подвиг!

— Пожалуй, что-то такое героическое в ней есть.

Иван Александрович уже развлекался, но как-то рассеянно, Лиза молчала, неясно ощущая нелепую, наверное, но для нее неоспоримую связь событий: пятерки свои она получала благодаря Ивану Александровичу — и из-за него же опоздала на историю, соблазнительная помощь обернулась позорным поражением. (Почему позорным? Ведь никто не узнает… нет, почему-то позорным.) Вошли в лифт.

— За столыпинские реформы! — восклицал Алеша. — Двойку! Вот дубы! Три пятерки!..

— Столыпин? — Иван Александрович усмехнулся, скользнув взглядом по ее лицу. — Столыпин тебе помешал?

— А она не говорила вам? Им все равно, как блестяще человек сдавал. И вообще: кому эти реформы теперь нужны?

— Не скажите, — возразил Иван Александрович иронически вежливо; улыбнулся старушкам вахтершам, те просияли в ответ. — Любое государственное деяние отзывается на потомках.

— Так ведь ничего не удалось! Убили!

— Неудавшееся — тем более. Разве вы не чувствуете? Впрочем, вы еще слишком молоды… Вот юная девушка, через семьдесят лет после убийства идущая на подвиг…

— Лиз, он над тобой смеется!

— Я привыкла.

— А я не привык. Мы для вас детишки, как один тип сказал, но поглядим, кто посмеется последним.

— Это смех сквозь слезы, Алексей, вам не понять. И вы меня натурально переживете, еще некролог, может быть, напишете и посмеетесь. Филолог про филолога. Ведь вам удалось совершить этот подвиг?

Алеша вспомнил про свои восемнадцать баллов и слегка повеселел, сменив гнев на милость.

— Я средне сдавал: две пятерки, две четверки. Но…

— Отчего же средне? Вы молодец, поздравляю. Так до встречи. Будете отвечать мне… ну, там про заблуждения символистов на примере «Мелкого беса» и дрожать. Да я ловко устроился и профессор снисходительный… Вас куда отвезти?

— Никуда, спасибо, я тут в общаге, близко. Лиз, ты ведь завтра не уедешь еще? Позвоню.

— Ага, до завтра.

И Алеша двинулся к метро: Казанский вокзал, милое Милое, беседы с Кириллом Мефодьевичем, малиновое окошко за зеленым забором и чужая любимая жизнь.

— Ты собираешься уезжать? — спросил Иван Александрович, распахнув перед ней дверцу машины. Она с облегчением скользнула на пружинистое сиденье. Элегантный пожилой господин в полосатом палевых оттенков костюме вынырнул из «мерседеса» рядом, закричал:

— Иван! — и засмеялся. — «Горе миру от соблазнов»!

— А, привет, — отозвался Иван Александрович холодновато. — Какими ветрами?

— Из Лондона. В отпуск.

— Как дети? Соня?

— Так же… нормально.

— Поклон ей от меня.

— Никаких поклонов! Ждем непременно, я позвоню… и вас… мисс?..

— Елизавета Васильевна, — отрубила Лиза, сбивая вкрадчивую фамильярность; но этого не собьешь.

— Елизавета… как? Васильевна? Прелесть! Аркадий. Можно Аркаша.

Аркаша ее ничуть не заинтересовал, она прощалась с египетской пирамидой, сиренево-стеклянным гуманитарным корпусом, сверкающими струями фонтана-бассейна, к которым хотелось прильнуть и вымокнуть до нитки, пить долго, жадно, растворяясь, забываясь…

— Я хочу пить, — сказала она.

Мужчины поглядели на нее, улыбнувшись одновременно — мягко, нежно. До каких пор ей быть — нет, казаться — балованным ребенком перед ним?..

— Пить хочу!

— Ну, пока.

— Ты пил голландский «Золотой ликер»? — никак не отвязывался Аркадий. — У меня выпьешь. Золотые песчинки поднимаются со дна…

— Прощай.

— Я еще кое-что привез… ду ю андестенд?.. Дам почитать. Подарю! И «Страсти по Матфею» с Отто Клемперером…

Иван Александрович оторвался решительно, сел за руль, поехали.

— Что такое «Страсти по Матфею»?

— Пассион Баха.

— Мама любит Баха. А что такое…

— Этот идиот из Лондона, — отчеканил Иван Александрович с внезапной яростью, — воображает себя диссидентом. — И тут же с привычным равнодушием: — Так им и надо. Что ты хочешь выпить?

— Газировки.

— В автоматах дрянь. Потерпишь немного?

— Я не поняла: как это «горе от соблазнов»?

— Это фраза из Нагорной Проповеди.

— Не поняла.

Иван Александрович произнес нехотя, словно с досадой:

— Горе миру от соблазнов; ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит.

— Он что, занимается проповедями? — спросила Лиза и сама на себя разозлилась: ни с какой стороны этот дядька ее не занимал.